Леонид Млечин - Крупская

Каменев, Зиновьев, Крупская и Сокольников написали «Секретную докладную записку (Для нескольких товарищей по списку)», в которой упрекали Бухарина и его команду в терпимом отношении к середняку и государственному капитализму, в пренебрежении классовой борьбой в деревне. Бухарина критиковали за «отвращение к классовой борьбе», за «антиленинскую теорию о врастании кулака» в социализм. И получили жесткий ответ, подписанный Бухариным, Дзержинским, Калининым, Куйбышевым, Молотовым, Рыковым, Рудзутаком и Сталиным. Тогда еще Николай Иванович Бухарин входил в сталинскую группу. Но продержался в ней недолго.

Разделавшись с «троцкистами» и «зиновьевцами», Сталин занялся «правыми».

Противостояние возникло, когда в Кремле решили ограбить деревню. Зерно отбирали у тех, у кого оно было, то есть у справных хозяев. Успешных, умелых крестьян назвали кулаками и по существу объявили вне закона. У так называемых кулаков забрали всё имущество, им запретили снимать деньги со своих вкладов в сберегательных кассах. Потом их стали изгонять из родных мест вместе с семьями. Больше полутора миллионов крестьян и их родных были высланы в лагеря и трудовые поселения. Имущество ограбленных кулаков уходило в доход государства, но часть распределяли среди односельчан: люди охотно брали то, что отняли у соседей. Постыдная аморальность поощрялась властью.

Массовая коллективизация — полный разрыв с тем курсом, которым с начала XX столетия шла Россия, отказ от рекомендаций экономической науки. И самое страшное — эта политика строилась на крови крестьянина, на уничтожении деревни. Колхозная система начисто отбивала желание эффективно хозяйствовать.

Николай Иванович Бухарин с нескрываемым возмущением говорил о новой сталинской теории:

— Полное право гражданства в партии получила теперь пресловутая «теория» о том, что чем дальше к социализму, тем большим должно быть обострение классовой борьбы и тем больше на нас должно наваливаться трудностей и противоречий. При этой странной теории выходит, что чем дальше мы идем в деле продвижения к социализму, тем больше трудностей набирается, тем больше обостряется классовая борьба, и у самых ворот социализма мы, очевидно, должны или открыть гражданскую войну, или подохнуть с голоду и лечь костьми.

Николай Иванович еще не знал, насколько он близок к истине. Нескольким миллионам крестьян суждено было умереть от голода, а его самого ждал расстрел. Бухарина постоянно прерывал насмешками Серго Орджоникидзе, в ту пору главный партийный инквизитор — председатель Центральной контрольной комиссии. Бухарин не выдержал:

— Почему ты мешаешь? Хохочешь и мешаешь?

Орджоникидзе заулыбался, ища одобрения у товарищей по ЦК партии:

— Вот те и на, и смеяться запрещено. Этого закон не запрещает.

Бухарин не выдержал:

— Я знаю, что тебе и шоферов бить по морде никто не запрещает. Что ж тут, в самом деле, такого?..

Орджоникидзе обиженно замолчал.

Надежда Константиновна возражала против «обогащения» крестьян, но ей претила и жестокость политики в деревне. Крупская пыталась сохранить верность принципам, ради которых когда-то пошла в революцию. Выступая на пленуме ЦК в июле 1928 года, она предупреждала товарищей по партии:

— Мне кажется, споры о том, изжило ли себя мелкое хозяйство или не изжило, довольно праздное занятие. Тут нельзя говорить о средних цифрах. Если мы возьмем, например, Северный Кавказ и Центральную Черноземную область, то это две совершенно разные области с разным характером. Растет стихийное тяготение к коллективистским формам хозяйствования, к коммуне. Конечно, это тяготение не повсеместно, не одинаково. Бок о бок, рядом в одной деревне Курской губернии, по словам одной крестьянки, выговорить не дадут слово «коммуна», а рядом создается коммуна…

Я всегда насчет борьбы с кулаком стояла на той точке зрения, что эту борьбу нужно вести как можно энергичнее. Но есть борьба и борьба. Есть борьба, когда мы ограничиваем эксплуататорские стремления кулаков. В этой борьбе середняк и бедняк с нами, когда мы не даем кулаку избирательных прав, даем в снабжении льготы бедняку и середняку. Но если мы нашу борьбу с кулаком организуем таким образом, что только разоряем хозяйство у кулака, задевая и хозяйство середняка и бедняка, тогда мы в классовой борьбе только спутываем карты.

Надежда Константиновна вовсе не разделяла взглядов Николая Ивановича. Но сочла необходимым вступиться за него, когда «любимца партии», с которым она сама еще недавно полемизировала, внезапно перевели в разряд врагов. На пленуме ЦК 22 апреля 1929 года она пыталась остановить злобную критику в адрес «правых»:

— Перехожу к последнему вопросу — внутрипартийному положению. Всяческие мелкие обвинения друг другу, конечно, только на руку врагам партии. Поэтому я думаю, что совершенно излишне друг друга во всех смертных грехах укорять, как с той, так и с другой стороны. Нельзя во всех смертных грехах винить тех, кого называют, я скажу в кавычках, «правыми». Здесь выступали товарищи Томский, Бухарин, Рыков, Угланов. Разве они одно и то же говорили? У каждого были свои оттенки.

Владимир Петрович Затонский, один из руководителей Украины, напомнил:

— Декларация общая была.

— Декларация может быть написана и под сердитую руку, и такая декларация может быть изжита.

Затонский настаивал:

— Это и нужно сделать.

— Товарищи, вы обождите, дайте мне сказать то, что я думаю. — Крупская призывала зал к спокойствию. — Важно выслушать мнение, несколько отличающееся от общего мнения. Я думаю, партия должна выслушивать возможно полнее имеющиеся в ней настроения, это важно для принятия правильного решения. Нельзя, если кто-нибудь скажет что-нибудь неправильное, из этого сейчас же выводить какой-то уклон, да еще его оформлять. Сейчас важно посмотреть с точки зрения интересов партии: надо ли выводить Бухарина и Томского из политбюро? Я думаю, что в интересах дела не надо.

Иван Федорович Стуруа, секретарь партколлегии Закавказской краевой контрольной комиссии, недовольно поинтересовался:

— А они что должны делать?

— Я думаю, что нельзя требовать какой-то декларации отречения. И из речи товарища Бухарина, и из речи товарища Рыкова видно, что речь идет не об основах, а об оценке момента. Жизнь поможет изжить эти уклоны. Надо и Бухарину, и Томскому работать в политбюро, потому что момент теперь самый ответственный.

Аплодисментов она не удостоилась. В отличие от Емельяна Ярославского, который возразил ей на пленуме:

— Нельзя, говорит товарищ Крупская, требовать отречения. Но мы ведь требовали отречения от неправильных взглядов у мясниковцев, у шляпниковцев, у троцкистов, у сапроновцев, — почему же от многих неправильных взглядов товарищей Томского, Рыкова и Бухарина нельзя требовать отречения?