Братья Нобели - Федор Юрьевич Константинов

«В своем завещании, – написал он, – я хотел бы выделить часть своего состояния для премии, которая будет присуждаться раз в пять лет (скажем, в общей сложности шесть раз, ибо, если нам не удастся реформировать нынешнюю систему за 30 лет, мы неизбежно впадем в варварство) тому мужчине или женщине, кто сделал более всего для мира в Европе».

Как видим, идея Нобелевской премии начала все больше и больше выкристаллизовываться; ее зародыш на глазах приобретал очертания будущего младенца. Однако Берту, похоже, и эта идея совершенно не вдохновила. «Те, кто трудится во имя дела мира, не нуждаются в вознаграждении, им нужны ресурсы», – написала она в ответ. Слова эти звучат несколько цинично, поскольку ресурсы – это те же деньги, которыми ее столь щедро снабжал по дружбе Альфред Нобель.

Но слова о завещании прозвучали в письме, безусловно, не случайно. Чем ближе Альфред подходил к своему 60-летию, тем настойчивее становились мысли о приближающейся смерти и необходимости составить завещание.

И в начале 1893 года Альфред Нобель засел за составление нового варианта завещания.

Глава девятая

Переломный возраст

Но у кого найдется время, чтобы читать биографии, и кто настолько наивен и очарователен, чтобы проявлять к ним живой интерес?

Альфред Нобель

14 марта 1893 года в особняк Нобеля на Малахов было приглашено четверо его добрых знакомых и, что примечательно, соотечественников: изобретатель Торстен Нурденфёльд со своим братом, физиотерапевт и председатель парижского Шведско-норвежского землячества Сигурд Эренборг и еще один член этого землячества, норвежец, имя которого история для нас не сохранила. Этим четверым предстояло присутствовать на зачитывании текста завещания Альфреда Нобеля, чтобы потом при необходимости выступить в качестве свидетелей его подлинности.

Вот как пересказывает текст этого завещания Ингрид Карлберг: «В документе, выложенном в тот день на стол в его доме на авеню Малакоф, Альфред Нобель отказался от указания конкретных сумм. Вместо этого он разделил свое состояние на процентные доли. Пятая часть отводилась двадцати двум родственникам и друзьям, названным поименно, неизвестно, каким именно. Помимо этого, небольшие доли выделялись Шведско-норвежскому обществу в Париже и Австрийской организации борьбы за мир Берты фон Зуттнер, а также Стокгольмской высшей школе и Стокгольмской больнице. Упоминался и Каролинский институт (КИ) в Стокгольме, но тут у Нобеля имелись подробные инструкции, как использовать средства. КИ должен был создать фонд и каждые три года распределять прибыль в качестве «награды за наиболее значимое и революционное открытие или изобретение в области физиологии и медицины»[82].

Когда это было сделано, оставалось еще почти две трети состояния. Эти средства Альфред Нобель желал передать Академии наук в Стокгольме. Он распорядился отложить их в специальный фонд, в этом случае проценты с капитала должны были каждый год распределяться в качестве премии «за наиболее важные и наиболее революционные открытия или достижения в области науки и прогресса в самом широком понимании». Физиология и медицина сюда не входили, так как для них учреждалась отдельная премия, но в целом он призывал Академию наук мыслить широко. Альфред внес только одно ограничение, с явным намеком на Берту фон Зуттнер: при выборе лауреатов Академии наук предписывалось «обратить особое внимание» на тех, кому удалось вызвать отклик на идею европейского мирного трибунала».

Самое странное в том периоде жизни Альфреда Нобеля заключается в том, что мысли о смерти в это время сочетались у него с необычайными приступами жизнелюбия и творческой активности. В его мозгу, по собственному признанию, вертелись одновременно тысячи идей, ряд из которых, безусловно, были весьма продуктивны. В составленном им списке своих замыслов, который он назвал «Испытать и развивать», насчитывается 96 химических и технических проектов, «местное тепловое излучение как лекарство», «телеграф с невидимыми знаками», выяснение вопроса, «не будет ли введение крови выздоровевшего от скарлатины и тифа вакциной от этой болезни», создание искусственных алмазов, «введение на юге ледяных погребов», создание искусственной резины и кожи из нитроцеллюлозы, искусственного шелка и т. д. – всего просто не перечислить.

А также, само собой, проекты создания различных новых видов вооружений. В том числе «летающей торпеды», по сути дела, ракеты, несущей на себе разрушительную боеголовку, над созданием которой Альфред начал работать весной 1893 года вместе с шведским отставным офицером Вильхельмом Унге. Причем Альфред так увлекся этим проектом, что решил прибрести полигон для испытаний ракетной техники в родной Швеции. «Было бы очень жаль, если бы я сейчас испустил дух, ибо у меня в работе интересные начинания», – писал он в те весенние дни.

В апреле в Сан-Ремо прибыл профессор Каролинского института Аксель Кей, с тем чтобы согласовать с Альфредом траты из фонда имени его матери Андриетты, а Нобель поделился с ним своими идеями в области развития медицины. Сохранившиеся письма Кея жене свидетельствуют, что он был поражен не только простотой и непритязательностью великого изобретателя, разительно контрастировавших с роскошью его дома, изысканностью поданного в честь гостя обеда, винами, сигарами и всем прочим, но и оборудованием его лаборатории, а также той колоссальной творческой энергией, которую он излучал. Судя по всему, Альфред поделился с профессором Кеем своей идеей попробовать провести переливание крови у животных, перерезав артерии и соединив их напрямую друг с другом, провести детальное исследование функций селезенки, а также найти корреляцию между уровнем токсинов в моче и различными заболеваниями. Отметив, что в двух последних его прожектах было рациональное зерно, что, видимо, и подтвердил шведский профессор.

Эммануил Нобель, посетивший дядюшку в Париже летом 1893 года, также был восхищен как тем, насколько тот был в курсе новейших открытий в области медицины, физиологии, физики и химии, а заодно и всех литературных бестселлеров, так и огромным множеством замыслов в самых разных областях, которые «сыпались» из дяди, как из рога изобилия. После встречи с Альфредом он чувствовал себя опустошенным, а все окружающие люди казались ему скучными и глупыми, пигмеями по сравнению с гигантом, причем он прекрасно сознавал, что и сам является одним из этих пигмеев. Альфред между тем попросил племянника, чтобы в знак благодарности за полученное пожертвование Петербургский институт проверил бы его идеи в области медицины, не забыв добавить, что они были одобрены таким светилом науки, как Аксель Кей.

Этот период творческого подъема коснулся не только изобретательской деятельности, но и давней тяги Альфреда к литературе. Видимо, под влиянием встречи с путешественником Свеном Хедином, которому он пожертвовал 2000 франков на поездку по Азии, Нобель засел за роман «В дебрях светлой Африки», который должен был представлять собой полемику с нашумевшей в начале 1890-х годов книгой английского колонизатора Генри Стэнли «В дебрях Африки».

Художественные достоинства дошедших до нас фрагментов романа, как и все остальное