Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Гусейнова

… «С трепетом» жду вызова вот уже больше 30 лет. По возрасту давно положено сниматься с воинского учёта. А повестки всё нет и нет. Так и бегаю в младших лейтенантиках… Но эти воспоминания, составившие целую книгу, не нужно воспринимать как «синдром лейтенанта, не ставшего генералом». Владыка Никодим вообще был «рядовым запаса, ограниченно годным в мирное время к нестроевой»…

А «вызов» мог последовать не только в военкомат. Ведь 70-ю и 190-ю статьи УК в те годы никто не отменял; их всегда можно было предъявить «оступившемуся» «по вновь открывшимся обстоятельствам». И «комплекс вины» «перед родиной, перед партией и лично перед товарищем Андроповым» не давал спать спокойно аж до конца 1980-х годов.

«Маргизм крепчал», но хватка органов слабела. Вспоминает Павел Кузнецов, обозреватель газеты «Хроника».

В октябре 1986 года, уже при Горбачёве, у нас на квартире был обыск. Точнее не обыск, а «добровольная сдача антисоветской литературы». Разница существенна – для обыска даже тогда нужен был ордер. А если они вдруг ничего не найдут? Провал. И для обыскиваемого безопаснее.

Никаких протоколов и понятых. Тогда, в октябре, меня не было в городе. К историческому факультету ЛГУ, где работала моя жена, подъехала чёрная «Волга» (как в кино) и забрала её для беседы. Беседа длилась часов пять. Доблестные органы дали возможность выбора: либо как только ваш муж ступит на перрон Московского вокзала, мы берём его «тёпленьким», либо «добровольная» сдача и – никаких проблем.

Жена пошла на разумный компромисс. Один из гэбистов был явно простоват. Ему выдали перепечатку джойсовского «Улисса» из довоенной «Иностранки», и он радостно бросился к напарнику: вот смотри! Тот брезгливо поморщился: нет, это можно. Он был почти «интеллектуал», и в степени крамольности литературы разбирался. Первые выданные книжки (точнее, ксерокопии) его несколько разочаровали – Бердяев, «Вестник РХД», «Лолита» (порнография) и что-то ещё – для отчёта начальству этого явно не хватало. Но затем в случайно открытом ящике стола нашлось то, что нужно: Владимир Буковский «И возвращается ветер» и копия «ардисовского» «Котлована» с предисловием Бродского. Этого было уже достаточно! И меня можно было не брать на Московском вокзале. В декабре вернули из Горького Сахарова, а в январе начали выпускать диссидентов. Страна перевернулась за два месяца. «Котлован» был напечатан в июньском номере журнала «Знамя», но ещё раньше, в мае, мне позвонили из Большого дома, – мол хотим вернуть вам всю конфискованную литературу… Очень любезно! Когда я забирал книги, разговор зашёл о Платонове. Продвинутый гэбист удивился, что это за писатель, читать невозможно, и зачем мы за ним охотились? И, правда, зачем? Великий писатель был законопослушным гражданином, после войны работал дворником при Литинституте. Но, отдавая литературу и видя мой торжествующий вид, «интеллектуал» усмехнулся – он всегда был склонен к чёрному юмору: «Вы что думаете, – победили? Запомните, Земля, она круглая. Сегодня вы нас к стенке, а завтра – мы вас». Я уходил победителем… Кстати, «Лолиту» мне так и не вернули. Похоже, понравилась [429] .

«Диагноз был снят» только 27 октября 1989 г.; именно в этот день в «Известиях» было опубликовано интервью члена Политбюро ЦК КПСС, председателя КГБ СССР В.А. Крючкова. Теперь настал его черед выступить с «покаянкой».

Следует отметить, что пятые подразделения КГБ в своей работе руководствовались действовавшими законами. В этой работе были и ошибки, и недостатки, и, к сожалению, перегибы. Это обусловливалось отчасти и тем, что существовавшее тогда законодательство, например, ст. 70 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда), ст. 190–1 (распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй) и некоторые другие, было недостаточно чётким, что позволяло трактовать его расширительно и в известном смысле субъективно. Как следствие этого, порой по малозначительным фактам органы КГБ профилактировали советских людей, брали на себя в какой-то мере функции других государственных и общественных органов, а в некоторых (! – а. А.) случаях и привлекали к уголовной ответственности.

В условиях демократизации и развития гласности в работе правоохранительных органов многое существенно изменилось. Это нашло своё отражение в новых правовых актах, в разработке которых участвовали и органы КГБ. (Это к вопросу о разделении функций судебной и исполнительной власти. – а. А.) Статья 190–1 из УК РСФСР исключена. Принимаются аналогичные решения по уголовным кодексам других союзных республик. Верховный Совет СССР изменил статью 7 Закона «Об уголовной ответственности за государственные преступления», в которой теперь чётко говорится, что преступлением признаются публичные призывы к насильственным свержению или изменению советского государственного и общественного строя (привет участникам ГКЧП и товарищу Крючкову лично! – а. А.), а также распространение с этой целью материалов такого содержания. Таким образом, признаки состава преступления сузились и стали конкретнее. Сами по себе мысли и убеждения, какими бы они ни были, если они не реализуются в указанные в законе действия, не образуют состава преступления. Они относятся к области идей мировоззрения конкретных лиц, а это уже сфера деятельности других государственных и общественных организаций (местком, профком, партком. – а. А.), а не органов госбезопасности [430] .

Шеф КГБ скромно умолчал о том, что Указ от 8 апреля 1989 г. заменил статью 190–1 на статью 11–1. Она предусматривала наказание лишением свободы на срок до трёх лет или штрафом до 2-х тысяч рублей за «оскорбление или дискредитацию государственных органов и общественных организаций».

Формулировка статьи поразила многих советских юристов. Она оказалась жёстче предыдущей. Если, как указывали юристы, в правовом государстве можно доказать на суде, что в текстах или выступлениях обвиняемого не было «заведомо ложных измышлений», интерпретация отсутствовавшего в советском праве понятия «дискредитация» оставлена воле судьи. К тому же речь идёт о дискредитации «государственных органов и общественных организаций»: под это определение можно подвести любое высказывание. Как это было с пунктом 10 знаменитой 58-й статьи, каравшим за «антисоветскую агитацию и пропаганду». Замечательным примером применения 10 пункта было осуждение на десять лет пастуха, обозвавшего колхозную корову «проституткой» [431] .

Ничего такого в «разъяснениях» Крючкова не было. А в конце интервью – «проговор» по Фрейду: «Динамичные процессы, происходящие в нашем обществе, а также на международной арене, требуют от чекистов адекватной и быстрой реакции» [432] . Сотрудники КГБ, привычно называя себя чекистами, невольно настаивали на своём родстве с организацией преступной и страшной. Трудно себе представить, что в сегодняшней Германии агент спецслужб скажет: «Мы, гестаповцы…».

«Электрический стул»

Как-то, гуляя