Стать Теодором. От ребенка войны до профессора-визионера - Теодор Шанин

России. В книге особо отмечается историческое значение коллективной и поколенческой памяти социальных низов России для революции 1917 года. Те, кому при первой революции было 13–15 лет, помнили, как подавлялись восстания их отцов. Став взрослыми, они были готовы к новой борьбе. Роль возрастных и поколенческих особенностей проявляется также в руководстве практически всех ведущих политических партий того времени.

Обращаясь к выводам, которые извлекли для себя из революции лидеры и идеологи ведущих политических партий, Шанин метафорически разделил их на «отличников» и «тугодумов». В «тугодумы» попали те, кто посчитал, что ничего особенного после революции не произошло и сохраняются исходные предреволюционные социально-политические установки. Среди «тугодумов» оказались кадеты и меньшевики, чью неколебимую веру в универсальный рост западноевропейского развития Шанин называет «отступлением в прогресс». В ту же категорию попадают представители таких различных политических направлений, как эсеры и «объединенное дворянство». Имея в виду их приверженность своим застывшим принципам, автор характеризует первых как «консервативных радикалов», а вторых — как «радикальных консерваторов».

Анализу взглядов «отличников» — политиков и идеологов, в чем-то оказавшихся прозорливыми, извлекших существенный опыт из событий 1905–1907 годов, посвящена глава «Уроки истории и следующая революция: границы политического воображения». В частности, здесь рассматриваются взгляды «последнего рыцаря самодержавия» П. Столыпина, теоретика перманентной революции Л. Троцкого, лидера грузинского меньшевизма Н. Жордании и вождя большевиков В. Ленина. Каждый из этих столь разных политиков по-своему осознал необходимость внесения существенной поправки в понимание и трансформацию социальной структуры российского общества. Шанин показывает, сколь трудно, непоследовательно и противоречиво формулировались этими политиками действительно оригинальные идеи. Что касается наследия Столыпина и Ленина, то оно определенно остается актуальным и в наше время как для России, так и для стран «третьего мира».

Самостоятельное научное значение имеет постскриптум книги, названный «Вопросы выбора». Как и введение, эта часть в значительной мере посвящена рассмотрению предмета и метода исторической социологии в связи с проблемами познания. Шанин анализирует те «шоры» восприятия в социальных науках, которые так или иначе являются следствием редукционизма, преодолеть который можно только принятием разнообразия, сложности и противоречивости человеческого мира. «Такой взгляд, — пишет Шанин, — относится к редукционизму как к главной травме, которую современное историческое познание нанесло само себе. Нужна историография, в которой центральную роль играют потенциал, альтернатива и различие, а не только необходимость, предопределенность или тотальность»[59]. Именно к такому постижению истории стремился автор «Революции как момента истины: Россия 1905-1907 — 1917—1922 годов».

Как-то Теодор в разговоре со своими русскими коллегами посетовал, что родился не в свое время. Он пояснил, что мечтал появиться на свет на 30 лет раньше — не в 1930 году, а в 1900‑м. В этом случае Теодор так описывал свой возможный жизненный путь: «В 1918 г. в мой родной город Вильно вошла красная конница. Я, как идеалистически ориентированный в мессианских идеях еврейский юноша, ушел бы с Красной армией бороться за дело мировой революции. При моих организационных талантах я быстро сделал бы военную карьеру. И, возможно, к окончанию Гражданской войны командовал бы кавалеристской бригадой. Но военная карьера никогда не была бы для меня интересной, в годы НЭПа я ушел бы на партийно-хозяйственную работу. Конечно, я поддержал бы троцкистскую оппозицию, потому что, как всякому участнику Гражданской войны, мне было бы известно, что именно Ленин и Троцкий руководили революцией и одержали победу в Гражданской войне, а Сталин вообще был на второстепенных ролях. К концу 1920‑х меня „вычистили“ бы со всех постов. В 1930‑х я сидел бы в тюрьме, а в 1937 г. меня расстреляли бы, а может быть, и еще раньше». На смущенное замечание одного из собеседников: «Теодор, не идеализируете ли вы большевиков?» — он ответил: «Конечно, нет, я прекрасно знаю, что, в конце концов и прежде всего, они организовали больше всего тюрем и лагерей. Но это не было предопределено. В Русской революции была предпринята попытка творчества, создания нового мира! В конце концов, у России это не получилось, но она сделала великую попытку. В любом случае надо быть благодарным России за эту революционную попытку»[60].

Иллюстрации

Шестилетний Теодор в Вильно (Польша), в доме, где он родился

Десятилетний Теодор с четырехлетней сестрой в Вильно

Мать Теодора перед высылкой из Вильно, 1941 г.

Отец Теодора в Париже, куда он выехал из СССР после окончания Второй мировой войны, перед тем отбыв в советском лагере три года

Теодор, боец Пальмаха, на передовой во время израильской Войны за независимость 1948 года

Теодор читает новости на иврите во время передышки между сражениями

Теодор в юности

Теодор и члены молодежного сионистского движения

Теодор и группа социальных работников

Теодор и Шуля на их свадьбе в Шеффилде, 1970 г.

Теодор в мантии для церемонии вручения диплома Ph. D., Бирмингем, Великобритания, 1969 г.

Теодор в Манчестере, 1978 г., через три года после назначения профессором социологии Манчестерского университета

Теодор выступает на конференции вместе с ее организатором Джорджем Соросом, 1990 г.

Первая церемония вручения дипломов Московской школы, которую проводит Теодор в качестве ее первого ректора, 1996 г. Фото: Сергей Леонов

Первая церемония вручения дипломов Московской школы, которую проводит Теодор в качестве ее первого ректора, 1996 г.

Теодор, его дочь Анна, Шуламит, Карен Андерсон (ассистент Теодора в Манчестерском университете). Букингемский дворец, 2002 г.

Церемония вручения дипломов Московской Школы, 2017 г. Фото: Александр Артамонов