Паустовский. Растворивший время - Олег Д. Трушин

войти фильмы «Родина электричества» по одноимённому произведению Андрея Платонова (режиссёр Лариса Шепитько), и «Комиссар» по рассказу Юрия Олеши «Ангел» (режиссёры братья Михаил и Иван Сусловы).

Вот такой «винегрет» готовился отечественным кинематографом к пятидесятилетию советской власти.

Но отснятый фильм так и не был смонтирован к нужному времени. Юбилей прошёл, и рабочий материал сложили на полку. Через какое-то время, вспомнив, разбили на короткометражки: фильм «Согласен – на век!» показали в 1969 году, а два других – в конце 1980-х годов. Потом, словно одумавшись, всё же «соберут» разрозненные части фильма в один, «упаковав» в общее название – «Начало неведомого века» и… вновь уберут в архив до лучших времён.

Паустовский этого фильма так и не увидит.

В ноябре 1967 года Паустовскому вручат литературную премию имени Влодимежа Петшака польского общества светских католиков «РАХ». Он с благодарностью её примет, отдав все премиальные на постройку школы в отдалённом польском селе. Каком? Решение этого вопроса он полностью отдал на откуп наградного комитета.

В ответном благодарственном письме от 24 ноября 1967 года из Москвы Константин Георгиевич в адрес наградного комитета премии напишет:

«Я горжусь, что меня удостоили премии имени Влодимежа Петшака… И лишь одно омрачает мою радость: болезнь, приковавшая меня к постели, не даёт мне возможности сегодня быть с вами»368.

1968 год Паустовский встретит в Кунцевской ЦКБ.

Этот год, начавшись с «присвоения» Паустовскому всякого рода почётных званий, от «Почётного гражданина города Тарусы» и «Почётного доктора литературы Принстонского университета США» до «Почётного члена Академии наук и литературы города Майнца», что в Германии, и даже «подарив» новое выдвижение на Нобелевскую премию, позволит прожить Константину Георгиевичу не так уж и много – чуть больше шести месяцев.

Как астматик, он будет уходить из жизни мучительно трудно, но до последнего своего часа не будет терять связи с тем миром, который так любил и которым столь дорожил. Благодаря Татьяне и очень близким ему друзьям он не разорвёт цепи событий, вершившихся в мире литературы и культуры. Его искреннее слово, как и прежде, сказанное в защиту добра, лишённое всякого рода конъюнктурщины, будет подобно солнечному лучу, пробивающему «зло» тьмы. Его последним заступничеством, за месяц до кончины, станет обращение к члену Политбюро ЦК КПСС А. Н. Косыгину в защиту любимовского Театра на Таганке по случаю постановки на его сцене спектакля «Пугачёв».

О вмешательстве Паустовского в эту историю Корней Чуковский рассказывает так (запись в дневнике от 27 мая 1968 года):

«Сейчас я вспомнил, что Любимов рассказал о подвиге Паустовского. Паустовский очень болел, всё же он позвонил Косыгину и сказал:

– С вами говорит умирающий писатель Паустовский. Я умоляю вас не губить культурные ценности нашей страны. Если вы снимите с работы режиссёра Любимова, – распадётся театр, погибнет большое дело…

Косыгин обещал рассмотреть это дело. В результате – Любимов остался в театре, только ему записали “строгача”»369.

Свой очередной день рождения Паустовский встретит в Переделкине в Доме творчества писателей. Он будет жить в одном из домиков, где ему отведут две большие комнаты с верандой. Его придут поздравить Каверин и Шкловский. Паустовский даже не встанет с постели. Уже несколькими днями позже он вновь окажется в «кремлёвке», из которой больше уже не выйдет.

И тем не менее о том, что Паустовский тяжело болеет, знали только в определённых кругах. Его болезнь, давно уже перешедшая в критическую стадию, публично не афишировалась. Как прежде, на его московский и тарусский адреса приходила масса не только благодарственных читательских писем, но и писем-прошений со всякого рода просьбами литературного плана – от написания статей и просмотров рукописей до дачи отзывов и рецензий. Понятное дело, что к лету 1968 года Паустовский уже в силу своего состояния здоровья ничего этого сделать не мог.

15 июля 1968 года главный редактор литературного отдела Одесской киностудии «Маяк» Григорий Зленко направит Константину Георгиевичу письмо следующего содержания:

«В 1969 году исполняется 75 лет со дня рождения Александра Петровича Довженко. К этой дате издательство “Маяк” (при киностудии было своё издательство. – О. Т.) готовит коллективную книгу, посвящённую выдающемуся кинорежиссёру и писателю.

Просим Вас принять участие в сборнике. Сообщите, пожалуйста, ждать ли Ваш материал, в случае согласия – когда приблизительно он может быть получен»370.

Но Паустовский уже не прочитает этого письма.

Он скончается в Кунцевской ЦКБ от обширного инфаркта за день до написания этого письма – в воскресенье 14 июля 1968 года.

Жизнь Паустовского остановилась. Оставив всё земное, она переместилась в неведомые дали, туда, где вечна «звёздная азбука Морзе», о которой когда-то он сам восторженно и очень лирично написал в «Чёрном море».

Было ему – 76 лет.

Много это или мало?

Вопрос риторически прозаичный.

Конечно, это не чеховский скоротечный век, но, увы, и не век Бернарда Шоу!

И всё же до века любимейшего им Ивана Алексеевича Бунина, который в своё время выправил его путь в литературе, Паустовский не дожил семь лет.

Незадолго до смерти Константин Георгиевич скажет: «Мне хочется хотя бы маленькой, но светлой памяти о себе. Такой же слабой, как мимолётная улыбка».

Но Паустовский оставил на Земле неизмеримо больше, чем та самая мимолётная улыбка, о которой он так мечтал.

Весть о кончине Паустовского быстро растечётся по средствам массовой информации. Кто-то из читателей узнает о ней из газетных строк, а кто-то – слушая новости по радио.

Первый некролог опубликует «Правда». Твардовский по этому поводу саркастически – трудно сказать, то ли от сочувствия, то ли умиротворяясь кончиной «плохого писателя» – отметит в своём дневнике 16 июля 1968 года:

«Паустовскому всё же сегодня выдан некролог в “Правде” с портретцем, в “Изв[естиях]” – без. Писатель он безусловно плохой, но всё же хоть человек старой веры литературной. Благоговевший перед ней – литературой, что не только недоступно людям, привыкшим заведовать ею, но и предосудительного, как пережиток язычества после введения православия. Ему не простили выступления на Дудинцеве (о “Дроздовых”) и подписей (в защиту) Яшина – “Рычагов” и “Вологодской свадьбы”»371.

Отметим, что некролога в «Новом мире» Паустовский так и не удостоится. Твардовский и тут не переступил через себя.

В свою очередь, Константин Федин в официальном некрологе от имени Союза писателей СССР, помещённом в «Литературной газете» № 29 от 17 июля 1968 года, отметит:

«Его (Паустовского. – О. Т.) писательская индивидуальность была яркой. Он обладал своей речью, которая звучала возвышенно и в то же время просто.