Джеральд Мартин - Габриэль Гарсиа Маркес. Биография

Вскоре импульсивного Масетти коммунисты вынудили оставить свой пост в агентстве. 7 апреля Гарсиа Маркес послал письмо Мендосе с сообщением об увольнении Масетти и о своем решении последовать его примеру. Он подал заявление в конце апреля и сказал Мендосе, что думает отправиться в Мексику. Но после высадки в заливе Кочинос, произошедшей 17 апреля, через день после заявления Кастро о том, что Куба, как многие уже догадывались, берет курс на социалистический путь развития, кубинский лидер сам попросил Масетти остаться на посту директора агентства и в прямом эфире телевидения взять интервью у арестованных контрреволюционеров. Масетти согласился, и Гарсиа Маркес тоже решил не увольняться из агентства до окончания кризиса, спровоцированного операцией в заливе Кочинос[673]. В действительности с тех пор он утверждает, что на самом деле хотел вернуться из Нью-Йорка на Кубу.

На следующий день после победы Кубы в заливе Свиней (Кастро лично руководил оборонительной операцией и взятием в плен десантников) Плинио Мендоса обнаружил, что почему-то впервые телекоммуникационное агентство в Боготе отказывается передавать его официальные сообщения, и заподозрил, что колумбийские власти прекратили передачу известий с Кубы под давлением США. Он позвонил Гарсиа Маркесу в Нью-Йорк, и тот сказал: «Не паникуй. На Пятой авеню, прямо у редакции, есть общественный телекс». Так друзья перехитрили ЦРУ в день легендарного поражения контрреволюционных сил, которое кубинцы назовут «первой победой над империализмом на территории Латинской Америки». Но вскоре после этого Гарсиа Маркес вернулся в свою гостиницу и написал Масетти письмо от руки — чего он почти никогда не делал (он даже дату на письме поставил), — в котором изложил причины своего недовольства, указал, что ему претит сектантство в духе Москвы и он боится за будущее революции, если возобладает позиция ортодоксальных коммунистов. Письмо он оставил в номере гостиницы, собираясь отдать его в момент своего увольнения, которое представлялось ему неизбежным. В принципе хорошо, что он не уволился до операции в заливе Свиней, ведь в этом случае его наверняка заклеймили бы крысой, бегущей с тонущего корабля[674]. Правда, тогда он еще не знал, что вскоре Масетти тоже навсегда покинет агентство Prensa Latina, а позже вернется в Аргентину и погибнет в 1964 г. во время обреченной на провал революционной кампании.

Гарсиа Маркес дорабатывал в Нью-Йорке последние дни. Плинио Мендоса прилетел в Гавану, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию с Масетти. Когда он обедал вместе с аргентинцем и его женой Кончитой Дюмуа, пришло сообщение, что «они», mamertos, наконец-то захватили власть в Prensa Latina и назначен новый директор агентства испанец Фернандо Ревуэльтас. В конце мая Мендоса возвращался домой из Гаваны самолетом авиакомпании «Пан-Америкэн». Летел он через Нью-Йорк, где его встретили Мерседес и Родриго, но только после того, как ему устроили допрос сотрудники ЦРУ. Мерседес одарила его своей невозмутимой улыбкой и сказала: «Что, mamertos все-таки захватили „Прелу“, compadre?» — «Да, compadre, захватили». Когда Мендоса сообщил ей, что он отдал заявление об увольнении новому директору Prensa Latina и копию направил президенту Дортикосу, она сказала, что Габо тоже уже написал письмо, которое просто ждет его приезда[675].

Начиная с 1960-х гг. о тех своих проблемах Гарсиа Маркес никогда много не говорит; даже в более поздних беседах с Антонио Нуньесом Хименесом, который сам был ортодоксальным коммунистом, он просто сказал, не вдаваясь в подробности, что, на его взгляд, коммунисты, ратовавшие за жесткую политику, были «контрреволюционерами»[676]; хотя события 1961 г. более десяти долгих лет будут отбрасывать тень на его жизнь. Причина, вероятно, заключается в том, что он по-прежнему рассматривает кубинскую революцию как нескончаемую борьбу между «каноническими» mamertos, предположительно в те дни представляемыми братом Кастро Раулем, и революционерами-романтиками, которых представлял сам Фидель. Спустя двадцать пять лет Мендоса скажет, что путешествие по Восточной Европе в 1957 г. и затем поездки на Кубу решительно отдалили его от социализма и убедили в том, что все социалистические режимы в конечном счете становятся бюрократическими и тираническими и что это неизбежно. Он также будет утверждать, что в начале 1960-х гг. все происходящее у Гарсиа Маркеса, как и у него самого, вызвало отторжение и что в ту пору они оценивали события абсолютно одинаково[677].

Мендоса пробыл в Нью-Йорке несколько дней, ожидая новостей о зарплате друга и билетах. Днем, пока Маркес закруглялся со своими делами в редакции, он гулял с Мерседес и Родриго в Центральном парке. Потом вместе с Гарсиа Маркесом они бродили по Пятой авеню, Таймс-сквер и Гринвич-Виллидж, обсуждая события, будущее Кубы и свои собственные неопределенные планы. Они были зажаты между двумя разными идеологиями, между двумя разными мирами, для обоих начинались трудные времена. 23 мая Гарсиа Маркес писал Альваро Сепеде:

Теперь, когда этот проклятый кризис, что длился целый месяц, наконец-то достиг своей критической точки, все порядочные люди в Prensa Latina написали высокопарные заявления и послали агентство к черту. Мы видели, что впереди маячит дерьмо, но мне и в голову не приходило, что дела примут такой оборот; думал, у меня еще есть несколько месяцев в Нью-Йорке. Как бы то ни было, моя последняя надежда остаться здесь сегодня вечером испарилась навсегда, и 1 июня я еду в Мексику автотранспортом, через весь хаотичный Юг. Сам еще толком не знаю, что буду делать, но пытаюсь вытянуть из Колумбии кое-какие деньги, на которые, надеюсь, мне удастся прожить некоторое время в Мексике, пока не найду работу. Бог знает в каком качестве, потому что в журналистике мне больше нет места. Может, сойду за интеллектуала[678].

Сразу же после того, как Мендоса покинул Нью-Йорк, Гарсиа Маркесу позвонил Масетти. Он сообщил, что положение выправляется: он имел беседу с президентом Дортикосом, и ему сказали, что Гарсиа Маркес по-прежнему в фаворе у Фиделя Кастро. Масетти попросил Маркеса отложить поездку в Мексику, но к тому времени колумбиец уже определился со своими планами и только ждал расчетных денег, которые руководство Prensa Latina не спешило ему выплачивать. А он все пытался убедить их, чтобы ему выдали выходное пособие и оплатили билеты до Мексики ему и его семье. Поэтому Маркес, хотя и неохотно, отклонил просьбу Масетти. В письме к Мендосе он объяснил:

Я знаю Масетти: помощь, о которой он меня просит, что бы мы ни делали, обернется каким-нибудь грандиозным проектом, над которым я буду вынужден трудиться в поте лица, пока товарищи не увидят, что гуайява созрела, и не решат ее сожрать, как это вышло с Prensa Latina. Более того: если б Масетти все еще был в ловушке и ему грозила опасность, я из кожи бы вылез, но свернул свои планы и помог бы ему. Однако у меня сложилось впечатление, что президент нашел способ утрясти его проблемы и в неотложной помощи он больше не нуждается[679].