Читать книги » Книги » Документальные книги » Биографии и Мемуары » Записки о виденном и слышанном - Евлалия Павловна Казанович

Записки о виденном и слышанном - Евлалия Павловна Казанович

Читать книгу Записки о виденном и слышанном - Евлалия Павловна Казанович, Евлалия Павловна Казанович . Жанр: Биографии и Мемуары.
Записки о виденном и слышанном - Евлалия Павловна Казанович
Название: Записки о виденном и слышанном
Дата добавления: 30 апрель 2025
Количество просмотров: 29
(18+) Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту для удаления материала.
Читать онлайн

Записки о виденном и слышанном читать книгу онлайн

Записки о виденном и слышанном - читать онлайн , автор Евлалия Павловна Казанович

Евлалия Павловна Казанович (1885–1942) стояла у истоков Пушкинского Дома, в котором с 1911 года занималась каталогизацией материалов, исполняла обязанности библиотекаря, помощника хранителя книжных собраний, а затем и научного сотрудника. В публикуемых дневниках, которые охватывают период с 1912 по 1923 год, Казанович уделяет много внимания не только Пушкинскому Дому, но и Петербургским высшим женским (Бестужевским) курсам, которые окончила в 1913 году. Она пишет об известных писателях и литературоведах, с которыми ей довелось познакомиться и общаться (А. А. Блок, Ф. К. Сологуб, Н. А. Котляревский, И. А. Шляпкин, Б. Л. Модзалевский и многие другие) и знаменитых художниках А. Е. Яковлеве и В. И. Шухаеве. Казанович могла сказать о себе словами любимого Тютчева: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…»; переломные исторические события отразились в дневниковых записях в описаниях повседневного быта, зафиксированных внимательным наблюдателем.

Перейти на страницу:
со всей этой историей.

А все Модзалевский и его страсть к рекламированию! Он просит всех и каждого «написать что-нибудь о Пушкинском Доме» (иногда просто говорит: «напишите что-нибудь об нас»), вот и дождался.

Сплошное неприличие!

Сегодня я могу только ругаться и не скажу ни слова путного, ибо из одного неприличия попадаю в другое, еще худшее: вернулась с диспута Трубицына36 и напала на статью Княжнина!

Фу!..

29/I. А с Трубицыным вышло довольно-таки гнусно. Хорошо, конечно, что пожалели его, но все же – повторяя слова Маши – университет не богадельня и «пусть бы лучше шел служить в акциз».

Все оппоненты начинали так: «Не скрою от вас, Николай Николаевич, что когда я в первый раз прочел вашу книгу, она произвела на меня весьма неблагоприятное впечатление, но мы надеемся, что во втором труде вашем… и т. д.» (Шляпкин); или: «Николай Николаевич! я буду очень долго бранить вашу книгу и очень кратко хвалить ее, но – и т. д.» (Д. К. Петров); или: «Собственно говоря, в вашей работе я не нашел того, что обыкновенно является необходимым условием труда, представляемого на ученую степень, – именно, научного исследования. Кроме того, в вашей книге замечается полное отсутствие плана, системы и метода; к тому же вы везде путаете понятия народности и простонародности, – но за такие-то, такие-то и такие-то страницы (счетом, пожалуй, до 50 из всех 600) я считаю возможным… и т. д.» (Шахматов).

Итак, все начали одним, а кончили другим, в результате чего Сиповский не без остроумия сказал, что вместо праздника науки тут вышли «похороны по первому разряду».

Я понимаю, что его можно было жалеть, потому что вид у него, тощего, зеленого, убогого, был очень жалкий, но нельзя же делать человека министром только оттого, что он беден и имеет сильное желание занять министерское кресло.

Нет, пусть бы уж его шел в акциз!37

Самый для меня интересный отзыв был Шахматова, т. к. он не из тех людей, которые действуют против убеждения, но и тут меня взяло сомнение: не товарищеская ли этика тут замешана, или он действительно считает названные им страницы прочным обещанием будущих научных исследований?

7/II. Ну, слава Богу, выждала время и теперь уж конечно не напишу всех тех глупостей и ненужностей, которые просились с языка.

Дело покончено, так о чем же еще разговаривать!

12/II. Еще одно поколение «отцов» и едва ли не одно из самых трогательных и вместе возбуждающих во мне чувство неизмеримой грусти за них. Несомненно, они уступили дорогу «детям», и уступили добровольно, без борьбы, из глубокой любви к ним, но «детей» они не поняли и, отходя в сторону, не узнали, для кого очищают путь… Это едва ли не самая грустная из уступок. До сих пор они не могут скрыть недоуменного взгляда, направленного на молодое поколение, но в нем нет ни осуждения, ни злобы, ни зависти: только один грустный вопрос без ответа.

Когда Варвара Степановна38 со своей подругой в гриме и костюмах репетировала перед ними танец ведьм и танго, – мать не вошла в комнату, и В. С. говорит, что старуха ни разу не была в театре с тех пор, как дочь поступила на сцену. Старик отец с таким же стариком, вероятно давнишним другом семьи, смотрели на танцующих, но в их взоре мне чувствовалось затаенное горе и, может быть, даже некоторая доля стыда за их милого ребенка Варю, выставляющую себя на позорище перед толпой «наглых» и «жадно глядящих на нее» мужчин. Старики не могут, конечно, верить тому, что во взглядах Вариных друзей и товарищей из молодежи нет и тени той «наглости» и «жадности», которую они подозревают, судя по мужчинам, им известным когда-то в молодости; что если бы даже и нашелся в толпе десяток таких мужчин, их взгляды нисколько не задели бы и не загрязнили бы девичьей чистоты самой исполнительницы, видящей в этом, вместе со своими друзьями, только искусство и служение красоте.

Когда мы сидели в столовой за чаем и вели разговор о разных разностях, старики, отпившие раньше нас, молча сидели тут же в сторонке и внимательно, сосредоточенно вслушивались в наши споры, не вставляя от себя ни слова; а когда споры кончились и молодежь опять пошла танцевать (перед чаем В. С. и ее подруга сняли грим и костюмы), я услышала, как старики попробовали воспроизвести и обсудить то, что мы говорили, и, конечно, не в состоянии были сделать ни того, ни другого, так как основа всего осталась им чуждой.

И не от недостатка интеллигентности или доброжелательства. Наоборот! И того и другого в них много, но…

Грустно!

А если бывает нужно, старик Врасский, имеющий здесь, по-видимому, большие связи (он, верно, занимал какое-нибудь крупное место в бюрократическом мире*), ездит и хлопочет за молодежь, за евреев, за того или другого из обиженных.

Познакомилась я с В. С. случайно, и сблизило нас сразу одно, одинаково, вероятно, дорогое нам обеим имя, которое мы как-то почувствовали в устах одна другой без лишних слов, без каких бы то ни было намеков. Это было еще 30 ноября 1913 г. С тех пор мы не виделись до первых чисел февраля, когда она приехала в Академию и просидела со мной 3 часа, помогая мне в работе. Третьего дня она позвала меня обедать; таким образом, это была наша третья встреча, а мы с ней точно старые знакомые, и в их семье я точно дома.

Да, счастье встретиться в Петербурге с такими людьми; я крайне неблагодарное существо, не ценящее того, что счастье балует меня ими. Я могу сказать, что все мои друзья и знакомые, особенно мною любимые, – люди, которых не на каждом шагу встретишь, и судьба благословляла меня ими до сих пор.

А В. С. – какое это милое существо, какой прелестный, ласковый, любящий ребенок! Она – вся порыв; нервна, как горная козочка, и быстра, как лань. В ней точно сидит бесенок какой; и, однако, за всей этой внешней шаловливостью виднеется неудовлетворенность, словно тоска и метанья какие-то. Сцена для нее – место забвения, с одной стороны; с другой – крест, т. к. нервы там напрягаются и расшатываются до крайности, и это еще больше усложняет состояние ее духа.

При особе В. С. состоят два постоянных, молчаливых «первоприсутствующих». Один – добрый малый, простой в своих чувствах, уродец лицом, двадцатидвухлетний предводитель дворянства Корсаков39; другой – приличной наружности инженер с автомобилем, упорный посетитель, но из тех, о

Перейти на страницу:
Комментарии (0)