Абель-Фишер - Николай Михайлович Долгополов

осени немцы стояли уже под Москвой, архивы и личные дела срочно вывозились в далекий сибирский город. И, если верить некоторым ушедшим ветеранам, далеко не все секретные бумаги сохранились: объяснение тому — кровавые чистки и определенная неразбериха в первые месяцы войны. Кое-что пропало, некоторые дела сознательно уничтожались. Так что, судя по всему, связка Демьянов — Фишер — Судоплатов существовала, да еще как действовала.

Хорошо известно и об отношениях Вильяма Фишера с Кононом Молодым, которые, при всей разнице их характеров, можно назвать дружбой. Несмотря на разницу в возрасте, два разведчика-нелегала со схожей судьбой общались тесно. Судьба свела их еще в Штатах, о чем пишет полковник Иван Мутовин, а в Москве после долгих лет тюрем они сошлись снова. Вместе консультировали создателей по существу первого фильма о внешней разведке «Мертвый сезон». Трудились в одном практически полностью закрытом управлении. В те годы общение его сотрудников даже с другими работниками органов не очень поощрялось, а два нелегала между собой — да, сколько угодно! О теплых отношениях своего отца с Молодым говорила мне и дочь Фишера Эвелина Вильямовна.

Однако история с арестом юного диверсанта Молодого, заброшенного в немецкий тыл и освобожденного полковником абвера, под личиной которого скрывался Абель, вызывает у меня сомнения. Начну хотя бы с того, что в деле Вильяма Генриховича об этом ни намека. В СВР подтверждают, что Фишер участвовал в операции «Березино». Возможно, и в форме фашистского офицера. Но ведь действовали тогда наши разведчики на своей территории, а не в немецком тылу. И, откровенно говоря, исключительно сложно представить, что пусть и хорошо знавшему немецкий Фишеру удалось такое перевоплощение в полковника абвера.

Своими сомнениями поделился с сыном Молодого — Трофимом Кононовичем. Офицер КГБ в отставке, он с журналистом и подполковником внешней разведки Леонидом Колосовым выпустил книгу об отце. Об эпизоде с ударом кованым сапогом по копчику в ней ни слова. Беседа наша была долгой. Трофим Молодый поведал о многом. Да, его отец действительно был фронтовым разведчиком, ходил к немцам и не раз приводил «языков». Но чтобы его, совсем молодого тогда парня, забрасывали «на ту сторону» с парашютом — нет, такого Трофим никогда не слышал ни от отца, ни от его фронтовых друзей, с которыми Конон Трофимович поддерживал после возвращения из тюрем Ее Величества отношения самые добрые.

Откуда же тогда эта история с пленением Молодого и полковником из абвера? Лонсдейл любил мистификации — даже в его изданной за границей еще во время отсидки книге намеренно замешано немало вымышленного и неправдоподобного. Но почему вместе с ним играл в эту игру и совсем не склонный к розыгрышам Абель? Да и удары сапогом по копчику — не в его стиле. Вероятно, загадку уже никогда не разгадать…

Зато Трофим Кононович подтвердил: дружба между двумя самыми, наверное, знаменитыми нелегалами была крепкая. И в последние минуты жизни его отца именно Абель пытался прийти на помощь Молодому. Внезапная смерть Конона Трофимовича описана не раз: нагнулся за грибом и умер. Не совсем так — о подробностях Трофиму рассказывала его мама…

Под Обнинск Конон и жена Галина отправились с другой супружеской парой на чужой «Волге». Добрались до места, перекусили без особых возлияний на лесной полянке и собрались за грибами. Внезапно Конону Трофимовичу стало плохо. Ясно, что сердце, но инфаркт ли, инсульт? Поехали в ближайший поселок, с трудом нашли телефон. Хотели звонить в спецуправление, к которому был приписан Конон Трофимович, но Галина помнила единственный номер — домашний телефон Абеля. Был выходной день, он оказался дома. Страшно разволновался, но тотчас принялся звонить на работу, вызывать машину с врачами. Молодого тем временем поместили в местную больницу, где поставили диагноз: обширный инфаркт. Машина с врачами из спецуправления приехала, когда Молодый уже скончался…

А теперь после этого моего очередного отступления вновь передаю слово полковнику Ивану Иосифовичу Мутовину.

Какие зомби? Забудьте!

Впервые о зомбировании, в ту пору малоизвестном и совсем непонятном, я услышал от Абеля. Познакомился он с неким Геслером, доктором по специальности. Врачом мистер Геслер оказался необычным — служил он в Центральном разведывательном управлении, куда пригласил его сам директор Аллен Даллес. Геслер был назначен заместителем директора и руководил всеми работами по психологическим исследованиям и психообработке. Это под его началом разрабатывались модели психологического воздействия на вооруженные силы и гражданское население государств — потенциальных противников США.

Абель несколько раз встречался и с Геслером, и с лицами из его окружения. Подробная информация о работах американцев по психопрограммированию людей, а по-простому — зомбированию, была послана в Центр. Рассказывая об этом, Рудольф Иванович тогда признался:

— На свой доклад я получил лаконичную рекомендацию: впредь «не распыляться, а сосредоточить усилия на добывании ядерных секретов…».

О разведдонесении Абеля вспомнили несколько лет спустя — поводом послужил арест на Кубе некоего Хуана Костаньего, засланного из США. Вел он себя во время допросов крайне странно, и арестованного тайно доставили в Москву. Лучшие наши психиатры обнаружили: в Костаньего уживаются как бы четыре личности. Во-первых, он сельхозрабочий. Во-вторых, считает себя американцем, прошедшим специальную подготовку и обученным диверсиям. В-третьих, он незаурядный человек, заброшенный на Кубу для убийства Фиделя Кастро. И, наконец, в-четвертых, он — самоубийца, жаждущий покончить с собой после совершения акта возмездия. Костаньего оказался американцем кубинского происхождения.

Тут и вспомнили про донесения Абеля… Их подняли из архива, запросили резидентуру в США, и оттуда подтвердили, что Геслер реально существует и возглавляет отряд психологов и психиатров, работающих над проблемой программирования человеческого подсознания. В идеале цель ставилась так: воспитать агента-камикадзе, готового покончить с собой после выполнения задания. Нашим ученым удалось выявить, какой механизм кодирования применяли сотрудники ЦРУ при работе с Хуаном Костаньего. Жаль только, что донесение Абеля долго пролежало без движения…

Уход всегда внезапен

С Рудольфом Ивановичем мы продолжали видеться и после выписки из больницы. Переписывались, обменивались впечатлениями. Хотя Абель был по-прежнему приписан к своему закрытому управлению, никаких ограничений на встречи, по крайней мере для меня, не было. Приезжая в Москву, я обычно наведывался к нему в дачный домик. Последний раз я навестил Рудольфа Ивановича в июле 1971-го. А еще до поездки послал по знакомому адресу письмо с рукописью моей книги о нем, которую в случае одобрения Абеля предполагалось опубликовать в журнале «Кубань».

Солнечный