Белая эмиграция в Китае и Монголии - Сергей Владимирович Волков

взвода с соответствующим количеством грузовиков-транспортеров. Эти взводы должны были выезжать в любую часть города в случае возникновения там беспорядков или рабочих забастовок и постоянно находились в «пятиминутной готовности», т. е. не раздеваясь, а лишь сняв снаряжение. Однако пребывание в «дежурном взводе» не освобождало чина полка от строевых занятий.

С отходом китайских войск от Шанхая в глубь страны случаи столкновений «граждан» японцев с китайцами, саботажи, поджоги и погромы японских фабрик на территории Сеттльмента значительно усилились и принимали все большие и большие размеры по своим масштабам, поэтому дежурные взвода от полка были «постоянно заняты».

Постоянным и неизменным нарядом сделался караул в лагере на Сингапур род, где размещался интернированный китайский батальон. Этот караул ежедневно брал на целые сутки одного офицера и около сорока человек волонтеров. Служба в этом карауле справедливо считалась не только самой неприятной, но и самой тяжелой, так как была полна неожиданностей и заставляла каждого чина караула постоянно (даже в караульном помещении во время отдыха) «быть начеку». Чины этого «батальона» и их начальство старались сделать все возможное, чтобы затруднить и усложнить службу чинов русского караула, не понимая того, что эта их «русская охрана» в данном случае лишь охраняла их и проводила в жизнь распоряжения своего «начальства» – муниципального совета Международного Сеттльмента, в составе которого очень видную роль, в особенности после военного поражения китайцев под Шанхаем, играли японцы, стремившиеся «законно (по праву победителей) ограничить в правах своих пленников».

Китайская пресса истошно вопила о притеснениях, которые учиняла их «героям» русская охрана от Полин, а сами «герои» проявляли неподчинение установленным в лагере правилам, устраивали беспорядки, хулиганили и издевались, как могли, над чинами полка, стоявшими на постах, пользуясь тем, что последние не имели права применить против них огнестрельное оружие. Было много попыток к побегу из лагеря, предотвращенных, в большинстве случаев, чинами караула от полка.

Разбросанность караульных постов (лагерь занимал очень большую площадь), отсутствие между ними телефонной связи и довольно слабое освещение по ночам требовали от караульного начальника-офицера и его сержанта (караульного унтер-офицера) постоянной, через каждые 15–20 минут, поверки всех постов, с заходом внутрь лагеря и осмотра бараков интернированных. Это было не только тяжело физически, так как караул служил 24 часа, но и очень опасно. Дальнейшее показало, что «герои» были готовы на что угодно, включая даже убийство: они убили, в конце концов, своего «генерала» и пытались убить адъютанта батальона. В любой момент поверяющий офицер или сержант мог быть если и не убит, то искалечен.

Смена караулов по утрам была особенно неприятна: весь «батальон» китайцев выстраивался на площадке между своими бараками, а караульные начальники обязаны были фактически, по счету, принимать их наличный состав, обозначенный в «Постовой ведомости». Иногда обнаруживались «просчеты» (т. е. побеги из лагеря ночью), но, по счастью, это бывало редко, так как каждый побег являлся большим минусом в послужном списке офицера и налагал пятно на незапятнанную службу чинов полка. Я был счастлив в этом отношении, и во время моих дежурств в лагере побегов не бывало, но я приходил из этого караула совершенно разбитым физически. Несколько таких попыток к побегу окончились все же стрельбой, ранениями и даже смертью пытавшихся бежать китайцев, так как против убегавших чины караула имели право применять огнестрельное оружие.

Чины караула от полка, а следовательно, и весь полк, неся этот неприятный наряд, попали между наковальней и молотом: с одной стороны, требования муниципального совета поддерживать в лагере строгий порядок, с другой – полное нежелание интернированных китайцев кооперировать с чинами караула и, даже больше того, открытая враждебность в отношении «притеснителей и угнетателей русских белых эмигрантов».

Командир полка пытался наладить добрые отношения с интернированными и добился для этого даже разрешения от штаба корпуса устраивать иногда для развлечения (и как знак отношений) этих «полусолдат, полубродяг» показательные спортивные состязания с участием полковых спортивных команд. Но его доброжелательство и старание чинов полка, «развлекавших» интернированных, не имели благоприятных результатов: только очень небольшое число из состава этого «батальона» присутствовали и интересовались этими спортивными состязаниями, остальные же предпочитали мрачно бродить по лагерю или валяться на нарах в своих бараках – это не были солдаты, это были кули, случайно попавшие в «герои», их насущные требования ограничивались едой и спаньем и жаждой свободы, на которую они временно потеряли право, но зато сохранили себе этим жизнь.

Исключительно мягкое, даже не братское, а «панибратское» отношение, проявленное к этим кули, одетым в военную форму китайского солдата, английским военным командованием с самого начала, дало право этим «героям» возомнить себя действительными героями, которых «уговорили» интернироваться, чтобы не нанести вреда мирному населению Международного Сеттльмента.

Соответственно этому «духу» поведения английского военного командования, были даны и инструкции караулу от Русского полка: быть вежливыми и предупредительными к этим «героям», но в то же время не давать им возможности бежать из лагеря, так как эти побеги могли вызвать большие неприятности в муниципальном совете, где японцы – муниципальные советники – ревностно следили (вероятно, по инструкциям своего японского военного командования) за жизнью и поведением этого «батальона», считая этих интернированных «пленниками победоносной японской армии».

Но как предупредить эти побеги? – офицеру, начальнику караула от Русского полка, сказано не было. Только личная инициатива командира и офицеров полка, негласно поддержанная штабом корпуса, позволила усилить окружающий лагерь забор установкой по верху его колючей проволоки, поставить, где нужно, бамбуковые вышки для часовых и постепенно ввести «Правила лагерной жизни».

Вначале было даже установлено, что караульные начальники при смене караулов и по вечерам (после «зари») являлись к китайскому «генералу» с чем-то вроде рапорта и для выслушивания его пожеланий в отношении улучшения внутренней жизни лагеря. Однако постепенно представители командующего английскими войсками перестали «делать визиты генералу», вскоре после этого перестали «визитировать» и офицеры полка, заступавшие в караул на охрану лагеря.

В первые месяцы тысячи посетителей-китайцев наводняли лагерь, с утра и до вечера, по специальным, полученным из муниципалитета пассам. Эти пассы совсем не исключали возможности того, что один из интернированных, переодевшись в принесенную ему посетителем одежду, уходил из лагеря, предъявив пасс, а потом, по истечении некоторого времени, появлялся «посетитель» – владелец пасса – и заявлял, что он утерял свой пасс в лагере. Такие случаи бывали, и «посетитель», который легко мог доказать через полицию, что он не принадлежит к числу интернированных, уходил из лагеря, «освободив» одного из заключенных.

Распоряжением штаба корпуса постепенно число посетителей было ограничено до минимума, а время их пребывания в лагере определялось только дневными часами (до наступления темноты). Вначале посетители не обыскивались при проходе в