«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1939–1941 годы. Книга 4 - Михаил Николаевич Алексеев

Эта война будет резко отличаться от войны на Западе. На Востоке сама жестокость – благо для будущего. Командиры должны пожертвовать многим, чтобы преодолеть свои колебания»[396].

3 апреля появляются Указания начальника штаба верховного главнокомандования вооруженных сил Кейтеля, подтверждающее заявление Гитлера от 27 марта: «1. Время начала операции „Барбаросса“ вследствие проведения операций на Балканах откладывается, по меньшей мере, на четыре недели (выделено мной. – М.А.).

2. Несмотря на перенос срока, приготовления и впредь должны маскироваться всеми возможными средствами и преподноситься войскам под видом мер прикрытия тыла со стороны России. Все мероприятия, которые связаны непосредственно с наступлением, должны быть отодвинуты, насколько это будет возможно, на более поздний срок…»[397].

Из показаний генерал-фельдмаршала Фридриха Паулюса на Нюрнбергском процессе: «Начало войны было приурочено к тому времени, которое являлось бы наиболее подходящим для продвижения больших войсковых частей на территории России. Возможности такого продвижения ожидались в середине мая. И соответственно этому были предприняты все приготовления. Этот план был изменен, так как Гитлер в конце марта решился в связи с изменившимся положением в Югославии напасть на Югославию. 8 апреля 1941 г. был установлен новый срок (здесь Паулюс путает даты, что документально подтверждено. – М.А.)… В результате своего решения напасть на Югославию Гитлер изменил сроки выступления. Выступление должно было быть отсрочено примерно на пять недель, то есть оно намечалось на вторую половину июня (выделено мной. – М.А.). И, действительно, нападение на СССР состоялось во второй половине, а именно 22 июня 1941 г.»[398].

Следует обратить внимание на фразу Паулюса о начале выступления: «оно намечалось на вторую половину июня…». Срок вторжения в Советский Союз – вторая половина июня – также присутствовала в донесениях разведчиков. И это была отнюдь не дезинформация.

На советско-югославских переговорах, начавшихся 3 апреля в Москве, югославская сторона предложила свой проект договора о дружбе и союзе, дав согласие на ввод советских войск. Оценивая ситуацию в Югославии, советский НКИД полагал, что югославское руководство «серьезно готовится дать отпор немецким притязаниям, не останавливается даже перед войной для защиты своей независимости». Поэтому «политическая поддержка Югославии со стороны СССР в ее борьбе за сохранение своей государственной независимости соответствовала бы нашим государственным интересам. Разумеется, тот или иной соответствующий шаг с нашей стороны не явится абсолютной гарантией того, что Югославия не подвергнется нападению со стороны держав „оси“, но сам факт нашей поддержки будет иметь огромное политическое значение для Югославии и в то же время в серьезной степени укрепит наши позиции на Балканах»[399].

4 апреля советская сторона предложила свой проект договора о дружбе и ненападении. Югославия попросила убрать из договора фразу о сохранении нейтралитета в случае нападения на одну из договаривающихся сторон и ускорить советские военные поставки. В тот же день Молотов проинформировал посла Германии Шуленбурга о проходящих переговорах. По мнению советского правительства, указал Молотов, это не идет вразрез со стремлением Германии бороться против расширения войны. В этой связи советское правительство выражает надежду, что Германия сделает все, чтобы сохранить мир с Югославией Шуленбург выразил сомнение, что момент для подписания договора выбран удачно, и заметил, что «заключение договора создаст в мире нежелательное впечатление». Политика Югославии не ясна, а ее отношение к Германии «просто вызывающе». На это Молотов ответил, что Югославия подписала с Германией протокол о присоединении к Тройственному пакту, и югославский посол в Москве заверил советское правительство, что Югославия продолжает его поддерживать. Исходя из этого, советское правительство и решило в ближайшие дни подписать договор. Шуленбург ответил, что Югославия не подтвердила свое вступление в Тройственный пакт, и выразил сомнение в доброй воле югославского правительства. Заявив, что «он убежден в мирных намерениях югославского правительства», Молотов закончил беседу утверждением, что советское правительство «обдумало свой шаг и приняло окончательное решение», и настоятельно попросил германское правительство сделать «все возможное для сохранения мира на Балканах»[400].

5 апреля Советский Союз заявил Югославии, что не против ее сближения с Англией, которое считает «целесообразным». Цель Кремля «заключалась в том, чтобы Югославия, очевидно, в купе с Грецией образовали при возможно более деятельном участии Англии антигитлеровский фронт на Балканах, который был бы способен на какое-то время приковать к себе достаточно значительные силы Германии». Москва была готова тайно поддерживать этот фронт. Ночью 6 апреля, в ходе последних согласований, Сталин решил вычеркнуть из договора упоминание о «нейтралитете», и около 3 часов утра был подписан «Договор о дружбе и ненападении между Союзом Советских Социалистических Республик и королевством Югославия», датированный 5 апреля[401].

Согласно статье I, «Обе Договаривающие Стороны взаимно» обязались «воздерживаться от всякого нападения в отношении друг друга и уважать независимость, суверенные права и территориальную целостность СССР и Югославии»[402]. «В случае, если одна из Договаривающихся Сторон подвергнется нападению со стороны третьего государства, другая Договаривающаяся Сторона обязуется соблюдать политику дружественных отношений к ней» (статья II).

Формулировки договора были туманными и необязательными. Тем не менее, он вызвал крайне негативную реакцию Германии. «Усилившийся с тех пор агрессивный характер политики советского правительства по отношению к Германии и до тех пор несколько замаскированное проведение политического сотрудничества Советского Союза с Англией с началом балканского кризиса в начале апреля с. г. стали ясными для всех, – говорится в ноте МИД Германии советскому правительству от 21 июня 1941 года. – Теперь неоспоримо установлено, что устроенный в Белграде путч после присоединения Югославии к Пакту трех держав был инсценирован Англией в согласии с Советской Россией…

В то время, когда германские войска стягивались на румынской и болгарской территориях против массовых высадок английских войск в Греции, советское правительство, теперь уже в полном согласии с Англией, пытается нанести Германии удар в спину:

1. открыто поддерживая Югославию в политическом и военном отношениях,

2. пытаясь побудить Турцию обещанием прикрытия ей тыла к занятию агрессивной позиции против Германии и Болгарии и к выступлению турецких армий в весьма невыгодном военном положении во Фракии…»[403].

Так в «списке Гитлера» появилась очередная и последняя претензия к внешней политике Советского Союза. Оставалось только определить окончательные сроки нападения. Период колебаний на этом закончился.

Рано утром 6 апреля вермахт перешел границу Югославии и Греции. В тот же день в 16.00 Шуленбург информировал Молотова о начале войны на Балканах. Эти действия Германии объяснялись угрозой англо-югославо-греческой военной акции против Германии и Италии. Германское правительство заявляло, что не имеет на Балканах