Рудольф Баландин - Вернадский

Ознакомительный фрагмент

Бессмертие слов и мыслей Марии Вернадской воспринял Владимир в детстве. Ведь она писала и для детей, а он любил были и небылицы, пробуждающие мысль и воображение.

Странно: её давно уже нет, а она словно рассказывает ему истории, задаёт неожиданные вопросы, разъясняет сложные вещи, учит добру, пробуждает ненасытную жажду знаний…

Так уж вышло, что узы духовного родства связывали Владимира с Марией Николаевной прочнее, чем с родной матерью.

Год рождения

Какой была Европа в те годы, когда появился в общем-то обычный ребенок Владимир Вернадский?

Капиталистические отношения вторгались в феодальную систему Российской империи. Как писал Евгений Баратынский:

Век шествует путем своим железным.

В сердцах корысть и общая мечта Час от часу насущным и полезным Отчетливей, бесстыдней занята…

Военное и политическое главенство России в Европе было неоспоримым после победы над Наполеоном и парада русских войск в Париже. Начали обретать мировую славу русская литература и наука.

… Давно угасшие дни, давно прошедшие жизни. Не было автомобилей, самолётов, кинотеатров, радио. Но существовали железные дороги, строился Суэцкий канал, горели на улицах фонари (газовые), на фабриках и заводах появилась сложная техника, а с нею — инженеры, механики, рабочие.

Техника давала возможность людям перестраивать природу Земли и незаметно меняла их быт, привычки, стремления, чувства и мысли. Она помогала банкирам и предпринимателям всё на свете переводить в деньги, получая прибыль.

Вот несколько зарисовок тогдашней жизни.

Париж. Бал у принцессы Матильды. Особняк ярко освещен. У входа — страж со средневековой алебардой. Приглашены знаменитости и знать. Среди гостей — писатели братья Гонкур. Они отмечают в своем дневнике:

«Прямо против нас, загораживая входную дверь, группа мужчин, изукрашенных нашлёпками, орденскими лентами, а перед ними — чудовищная фигура с самым плоским, самым низменным, самым страшным лицом, словно лягушечьей мордой: глаза в красных прожилках, веки, похожие на раковины, рот, напоминающий прорезь в копилке, притом же слюнявый, — настоящий сатир царства золота. Это Ротшильд».

Месяц спустя те же писатели познакомились с Иваном Тургеневым, обладателем, по их выражению, изысканного таланта.

«Это очаровательный колосс, нежный беловолосый великан… Он красив какой-то почтенной красотой, величаво красив… Скромный, растроганный овацией, он рассказывает нам о русской литературе, которая вся, от театра до романа, идёт по пути реалистического исследования жизни. Русская публика большая любительница журналов».

Такова середина XIX века: прекрасные великаны в литературе, искусстве, науке — и уродливые карлики, машины для добывания денег; одновременное существование единовластных царей и революционеров-анархистов, отрицающих любые формы власти; кутил и отшельников, безграмотных миллионеров и мудрых бедняков, непризнанных гениев и торжествующих бездарностей.

Начиналась эпоха великих перемен. О ней определенно было сказано в «Манифесте коммунистической партии». Набирал силу капитализм, а с ним пролетариат, грозящий взорвать изнутри систему, его породившую.

О России тех лет принято судить по великим произведениям русской литературы. Гоголь, Тургенев, Достоевский, Толстой… Читая о русских крестьянах, можно было подумать, что типичный мужик — существо противоречивое и терпеливое: богомолец и пьяница, добряк и буян, голубоглазый увалень с русой бородой, трудолюбивый и хитроватый, добродушный, верующий в Бога и царя, покорный хозяину.

Статистика поддерживала такую характеристику: совершалось мало преступлений среди крестьян, а вот о притеснении крепостных и даже зверствах над ними известия поступали. Оставалось только удивляться долготерпению народа, граничащему с полным равнодушием и дикостью.

Реальное положение было иным. В 1861–1862 годах произошло 1172 случая крестьянских волнений, охвативших 2609 селений. Для подавления многих бунтов приходилось прибегать к помощи воинских частей.

Статистические отчеты, в целом выполняемые добросовестно, имели одну особенность: по приказу царя искажались данные о причинах смерти многих помещиков (касается это, между прочим, и гибели отца Ф. М. Достоевского). В документах регистрировались апоплексические удары, тогда как крестьяне часто устраивали над помещиками самосуд.

При круговой поруке и сплоченности сельских общин отыскать виновника убийства было невозможно. Во избежание разговоров о классовой борьбе в России скрывалось истинное положение дел. То, о чём боялись говорить, выходило на поверхность. Брожение шло во всех кругах общества. Среди дворян находились сторонники идей анархизма, социализма и коммунизма.

Российская империя, словно пёстрое лоскутное одеяло, соединяла сотни народов, национальностей и даже несколько недавно ещё самостоятельных государств.

В 1863 году небольшие, трудноуловимые отряды инсургентов (так тогда называли партизан) поначалу успешно действовали в Польше и Литве. Восставших было шесть — восемь тысяч человек. Им противостояла двухсоттысячная армия и военная диктатура. Сопротивление партизан не было сломлено до тех пор, пока не удалось лишить их поддержки населения.

16 апреля 1866 года Дмитрий Каракозов, дворянин, стрелял в царя. Покушение не удалось (помешал крестьянин Комиссаров). Торжественные молебны и «всенародное ликование» не могли скрыть главного: назревают внутригосударственные катастрофы.

Но был глубокий пласт общественной жизни, далекий от политических дрязг, волнений, убийств. Начался стремительный рост научных исследований, главным образом в естествознании (биологии, геологии, географии, антропологии), а также в химии, физике, математике.

1862–1864 годы были, по выражению историка науки М. Джуа, «вулканическими» для химии. Шли горячие споры о строении атомов и молекул. Лотар Мейер в 1864 году составил таблицу химических элементов. Пять лет спустя Менделеев ясно выявил периодический характер повторения свойств веществ в зависимости от их атомных весов.

Мысль ученых проникала в глубины материи, тогда еще недоступные наблюдению с помощью приборов.

Поэты упрекали ученых в рассудочности, не желая мириться с успехами развивающегося капитализма. Евгений Баратынский отметил:

Пока человек естества не пыталГорнилом, весами и мерой,Но детски вещаньям природы внимал,Ловил ее знаменья с верой;Покуда природу любил он, онаЛюбовью ему отвечала…Но, чувство презрев, он доверил уму,Вдался в суету изысканий…И сердце природы закрылось ему,И нет на земле прорицаний.

Постигнуть умом бессмертную и безграничную Природу! Поэту это казалось путем, ведущим в дебри сухих формул и цифр.