Теодор Гладков - И я ему не могу не верить…

После долгого, настойчивого стука за дверью послышались тихие шаги. Испуганный женский голос спросил:

— Кто будит в неурочный час?

— Это я, сторож Пафнутий, вот привел к барину господ… У них к нему дело важное…

— Сейчас открою, вот только за свечой сбегаю.

Через несколько минут вновь послышались осторожные шаркающие шаги. Видимо, в доме Пафнутию доверяли, потому что без лишних слов служанка откинула цепочку, сняла крюк и отомкнула ключом замок. Чекисты шагнули через высокий порожек в темный коридор и — прямо наверх. Кто-то рывком открыл зеркальную дверь спальни — никого… «Неужели успел скрыться?» Быстро к кабинету. Через дверную скважину мерцал свет от свечи. Артузов потянул за ручку, дверь оказалась запертой.

— Откройте. Именем закона…

За дверью раздался какой-то звук, потом свет исчез, видимо, хозяин взял свечу в руки. Послышался глухой голос:

— Обождите, господа, только халат надену.

Щепкин явно тянул время. А один ли он в кабинете? — засомневался Артузов. Об этом же подумал и опытный Павлуновский. И выругал себя: не догадался выставить пост у окон со двора, понадеялся, что с высокого второго этажа вряд ли человек рискнет выпрыгнуть. Исправляя ошибку, Иван Петрович торопливо бросил:

— К окнам снаружи!

Мигом кинулся на улицу оперативный работник Семен Гендин, выхватывая на ходу наган.

Дверь распахнулась. В проеме стоял пожилой человек со свечой в руке. На лице не заметно и тени беспокойства. Или чист душой, или — выдержка… Пока говорить рано.

— Входите, господа. Чем обязан ночному визиту?

— Гражданин Щепкин? — спросил Павлуновский.

— Да, я. Могу паспорт показать…

— Не нужно, верим.

Поставив свечу на придан — круглый столик на одной ножке, Щепкин все же направился к массивному орехового дерева бюро. Павлуновский остановил его:

— Считаю личность установленной. А теперь, извините, мы должны осмотреть квартиру.

— На предмет?

— Не храните ли оружия, не прячете ли подозрительных людей.

— Господь с вами… Я законов не нарушаю.

При свете свечи Артузов разглядел, как затряслась возмущенно бородка-клинышек. Однако Щепкин быстро взял себя в руки. Сцепил замком крупные, видать, еще сильные пальцы. Спокойно сказал:

— Извините, немного понервничал. Но, сами понимаете, время в Москве неспокойное, анархисты шастают по квартирам, а то и просто бандиты. Недозволенного, повторяю, в доме ничего нет.

Чекисты приступили к работе. Павлуновский подошел к окну. Тронул задвижку — не на запоре. Значит, не исключалось, что до прихода их кто-то выпрыгнул в окно. «Вот для чего Щепкин тянул время, кому-то уйти надо было», — и еще раз выругал себя за упущение.

— Кто ушел от вас через окно? — спросил Павлуновский хозяина.

— Никто, — с достоинством ответил Николай Николаевич. — Если вы по поводу отомкнутого шпингалета, то объяснение простое, самое что ни на есть житейское: проветривал кабинет, потому как спать в духоте не могу.

Артузов подошел к окну. В светлом пятне, отброшенном на землю освещенным окном, выделялись какие-то черные силуэты. Похоже, что это был Гендин и еще кто-то.

Обыск продолжался. Пока — ничего, что можно было бы хоть в малую вину поставить домовладельцу. И тут Гендин с наганом в руке ввел в кабинет незнакомого человека, перепачканного уличной грязью.

— Вот задержал, — доложил чекист.

— Кто такой? — спросил Павлуновский. Незнакомец исподлобья метнул взгляд на Щепкина, видимо, у него искал немого приказа — говорить или молчать.

— Документы!

— Могу предъявить, — и незнакомец вытащил помятую бумажку.

— Клишин, — прочитал вслух Павлуновский.

А тем временем Артузов расспрашивал домработницу, знает ли она задержанного? Девушка простодушно рассказала, что это племянник господина, недавно вернулся с фронта. Разоблачить деникинского курьера, прибывшего в Москву по подложным документам, было уже делом несложным.

— Обыск продолжать, все осмотреть самым тщательным образом, — распорядился Феликс Эдмундович, до сих пор не вмешивавшийся в действия оперработников, заметно сбавивших активность в обыске, раз ничего существенного не обнаружили. — Не для пустой забавы деникинец перешел линию фронта. Он должен что-то унести для деникинской разведки.

Из сказанного Феликсом Эдмундовичем вытекало: необходимо найти то, что должен был унести из дома Щепкина деникинский курьер. Настойчивое продолжение обыска — не расчет на случайность, нет. Щепкин — крупная фигура в лагере контрреволюции, к нему должна стекаться информация. В то же время он человек чрезвычайно осторожный, понимающий опасность и значение конспирации, растущую день ото дня силу молодого чекистского аппарата.

Сидевший молча в углу кабинета Щепкин довольно быстро оценил смысл решения Дзержинского и сразу как-то встрепенулся, ехидно проронив:

— Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда.

— Гражданин Щепкин, в данном случае Чехов вам не помощник, — заметил Артузов, имея в виду, что Щепкин произнес тираду из чеховского рассказа «Письмо к ученому соседу». — Все может быть… и то, что мы ищем, обязательно найдем…

— Ну-ну, ищите, — скрестив руки перед грудью, Щепкин умиротворенно смежил глаза, показывая, что весь этот обыск — пустая затея.

Внимательно наблюдавший за поведением Щепкина, за его спокойной уверенностью, Артузов понял: обыск в квартире — действительно пустое дело. «То, что интересует нас, надежно спрятано, возможно, в другом месте…» Это стало ясно и Павлуновскому.

— Переходите к осмотру двора, — распорядился он.

Дзержинский в знак согласия кивнул головой.

И сразу Щепкин как-то вжался в мягкое кресло. «Что-то его не устраивает, — подумал Артузов. — Да, надо идти искать во двор». Первым делом в глаза бросилась разбросанная поленница дров. Однако разбросанной она казалась только на первый взгляд, а на самом деле подпирала стену сарая. Последовала команда разобрать дрова. Оперработники дружно принялись за дело. В один миг дрова были разобраны, обнаружилась стена сарая. Одна доска качнулась и — вот он, тайник. Из него извлекли консервную банку.

— Осмотрите ее, Артур Христианович, — попросил Павлуновский.

Все вернулись в кабинет. Увидев банку, Щепкин побледнел и опустил голову.

Банку вскрыли, внутри — тонко скрученные листочки, плотные картонки. Артузов: быстро просмотрел узенькие полоски бумаги, исписанные мелким почерком.

Один из листочков Артузов положил перед Дзержинским:

— Взгляните, Феликс Эдмундович. Дзержинский взял листок, и брови его гневно сдвинулись, обозначив у переносья глубокую, словно шрам, морщину.