Мужество - Михаил Сергеевич Канюка

чортив ему в печенку! — как-то сразу обмяк дед Иван, поняв, что отговорить командира от задуманного ему не удастся.　

— Вот и ладно! Легче будет проскользнуть незамеченными. Тамара-маленькая! — крикнул он куда-то в темноту катакомб. — Собирайся, завтра пойдем в город…　

Отдав необходимые распоряжения своему заместителю Васину, Бадаев зашел в свой закуток и лег, решив основательно отдохнуть перед дальней дорогой.　

Приснилась ему голая и дымная от снежной пороши степь. Он идет по ней, пригибаясь от тяжести, навалившейся на плечи. Это тьма давит, наваливаясь своим бурым брюхом, хлещет его жгутами скрученного ветром снега, пытаясь сбить с ног, раздавить, распластать. Но он идет все дальше, хотя нет уже сил, немеют ноги. Наконец он падает в изнеможении и с ужасом слышит, как хохочет и беснуется над ним тьма, торжествуя победу. Но нет, он еще не побежден! Он жив и, значит, способен бороться. Со стоном он поднимается на ноги и видит перед собой уже не голую степь, а длинный залитый серым бетоном коридор, упирающийся в тупик. Он доходит до глухой стены, трогает ее руками и, обернувшись, снова видит перед собой ту же стену. От страшной мысли, что он — в ловушке, Бадаев просыпается и понимает, что это всего лишь кошмар, сон… Заставив себя расслабиться, он снова засыпает.　

Из дневника Владимира Молодцова:　

«8 ноября. Великие дни праздника Октябрьской революции. Вчера и сегодня происходят субботники. Вчера принимал активное участие в погрузке угля для Каширы…　

15 ноября. Несколько минут тому назад приходил представитель «Комсомольской правды», и мы читали «Комсомольскую правду» от 13 ноября, статью «Разрешите уехать». Мобилизованный на прорыв в Донбасс просится, чтобы ЦК его отпустил, разрешил уехать обратно домой. Он, проработавший семь упряжек, уже бежит от трудностей, преступно врет и искажает настоящее положение дел. Он не может носить звание комсомольца. Таких надо заставить работать, чтобы смыть с себя грязное пятно.　

К шахте привык и сроднился с ней, прежде угрюмой, пугающей и гнетущей. В ней как дома. А насчет трудностей — что ж, ведь и на земле, на поверхности, работа литейщика, прокатчика не легче. Всякое дело трудно без привычки. Но ведь привыкнуть надо. А раз надо — так привыкнем и ликвидируем прорыв.　

Улица шамкает грязью. Дорог не разберешь. Хищно цапают и сосут подошвы. Растут, растут болота, и блестят они во мраке ночи. А дождик все льет.　

23 ноября 1930 г. Нынче были перевыборы бюро ячейки нашей шахты № 7, оргвыборы и информация о состоянии ячейки… Я выступил в прениях. Говорил о коммуне, о том, что бюро ячейки не руководило коммуной, председатель подменял собой всю коммуну… При выборах в новый состав бюро мне давали громкие характеристики и в некотором отношении переоценивали.　

Я и Миша вошли в бюро. Я — членом, он — кандидатом…　

Надо трудности преодолевать. Сильно тянет в забой. Забойщик — моя мечта. Энтузиазм помог бы мне это выполнить. Необходимые знания — маленькие — у меня, я нахожу, есть.　

Прибывшие на рудник комсомольцы приступили к работе.　

24 ноября 1930 г. Вчера вечером встал вопрос о прекращении матерщины. Каша заварилась большая. Все приняли решение не ругаться. Но все же есть ребята, которые его не выполняют. Это Зайцев и Борков. Я не хочу сказать, что все остальные совершенно перестали ругаться. Но матерщина сократилась.　

В столовой нынче беседовал с хорошенькой дивчиной. Веселой, живой…　

26 ноября. Хотя сегодня порожняка, можно сказать, было порядочно, все же программу выполнили меньше чем на 50 процентов…　

Вчера было распределение обязанностей в бюро ячейки. Я член бюро, зав. сектором культуры и быта. Новая работа, но интересная. Сегодня председатель оргбюро парткомитета высказал недовольство, что секретарем ячейки не я.　

28 ноября. Сегодня отгульный день. Но в согласии с постановлением общего комсомольского собрания — до ликвидации прорыва работать без выходных дней — я отработал субботник. Среди нас были беспартийные, мы вшестером погрузили Кашире 20 тонн угля подарком. На субботнике устал больше, чем на работе, и под конец с нетерпением ждал конца погрузки.　

На себе испытываю противоречие. Воля говорит: ты перенесешь все трудности, не станешь дезертиром, выполнишь с честью все, что требует страна, а сердце тянет, проклятое, домой, в семью к родным и близким, в семью к товарищам, друзьям. Но воля у комсомольца всегда берет верх. А трепет сердца пусть подчиняется твердой воле.　

29 ноября 1930 г. Самое высокое чувство, которое я мог испытывать за свою короткую жизнь, — это чувство сознания того, что я являюсь частицей горняцкого коллектива. Какое великое дело не замечать, не считать часы рабочего времени, не ждать конца смены, а стремиться его продлить, бегом бежать за вагонеткой, обливаться потом и выходить после смены победителем в выполнении плана! Как радостно видеть себя впереди других! Так мы выполним и перевыполним план пятилетки в три года. Это сделаем обязательно, безоговорочно, без плаксивых рож, большевистскими темпами…　

Теперь работаю в комсомольской коммуне. Даем самые высокие показатели. Работаем в четвертую смену. Уже 3 часа утра. Ведем, лежа в постелях, разговоры. Как хорошо после работы по-дружески поговорить, вспомнить «дела давно минувших дней».　

1 декабря. На дворе опять морозец заковал размякшую землицу и порошей прикрыл бугорки грязи. Чистый воздух, прозрачное звездное небо бодрят и освежают. Усталость, как мотылек, улетает вдаль, в прошлое, и вновь возвращается только через сутки.　

В столовой нас ежедневно встречают чай, печенье и бутерброды. Веселой семьей врываемся в дверь. Веселой жизнью, живой, подлинно бодрой и радостной, веет от молодой силы, от молодых безусых шахтеров.　

Сейчас все спят, и свист, и глубокие вздохи летят. Нашему бараку сладко спится после упорного труда, борьбы за уголь. Славные ребята! Они действительно имеют право на спокойный и сладкий сон. Им слава и честь. Как хорошо жить борясь и борясь жить!»　

…Бадаев улыбается во сне. Что ему видится? Его родная шахта, те трудности, с которыми он тогда столкнулся и которые по сравнению с настоящими кажутся ему теперь такими легкими? Возможно, именно от ощущения счастья быть молодым, сильным, не отступающим перед любыми невзгодами и гуляет сейчас по его лицу эта радостная улыбка…　

— Пора! — трогает его за плечо Гаркуша.　

— Да-да! Иду… — вскакивает Бадаев, чувствуя, как тело снова налилось силой и жаждой деятельности.　

…Бадаев и Гаркуша вышли из лагеря вместе с Межигурской. Когда отмерили километров шесть, Гаркуша остановился и сказал, что здесь он мог бы вывести Тамару на