Океан славы и бесславия. Загадочное убийство XVI века и эпоха Великих географических открытий - Эдвард Уилсон-Ли

двадцати пяти лет, сын Симана Важа де Камоэнса и Анны де Са, должен был отплыть на корабле São Pedro; но, похоже, это оказалось просто очередной уловкой городского бездельника, который взял рекрутские деньги и сбежал еще до того, как корабли покинули Лиссабон. Однако теперь отступать было некуда. С первых португальских морских экспедиций флот комплектовали degredados – опустившимися или изгнанными людьми, осужденными преступниками, которых можно было оставить в неизвестных землях, чтобы они заработали себе свободу, вернувшись с полезными сведениями, или погибли, пытаясь это сделать. Хотя нельзя сказать, что Камоэнс относился к таким опустившимся людям (возможно, от этого его спасли претензии на звание благородного человека), его изгнание в конечном итоге сводилось к тому же самому: ссылка, которая закончится только тогда, когда он привезет что-либо достойное отмены приговора. В Вербное воскресенье 1553 года, через три недели после выхода Камоэнса из тюрьмы Тронку, Лиссабон закрыл для него свои двери, и пленник целого мира отправился в путь. По традиции флот отчалил от расположенного ниже по течению речного форта Торре-де-Белен, который построили в качестве защиты гавани и памятника морской жизни – каменный военный корабль, затопленный в эстуарии и снабженный всеми атрибутами мореплавания – каменные канаты, каменные амбразуры, каменные ракушки; для всего мира он выглядел замком, возведенным, чтобы обмануть море и заставить его думать, что принадлежит ему[51].

IV

Дыра в стене, провал на лестнице

Даже если Торре-ду-Томбу и был центром, куда стекалась вся информация мира, то по его виду вы бы этого не сказали. В отличие от архива Светлейшей Республики Венеция, где в цепочке все более и более секретных помещений трудились 80 высококвалифицированных сотрудников, лиссабонский архив представлял собой более скромное заведение. Два скудно обставленных этажа в приземистой башне замка святого Георгия: пара деревянных столов и два стула, на которые несколько десятилетий назад уложили мешки со старой шерстью, чтобы смягчить дискомфорт от жестких сидений. Когда в 1549 году Дамиан занял пост гуарда-мора, ему стоило немалых усилий просто получить ключи от башни, а когда он, наконец, вошел, то обнаружил полный беспорядок. Возможно, для обитателей замка, подобных Дамиану, в этом не было ничего удивительного: в то время он также обратил внимание, что крыша церкви Каза-ду-Эшпириту-Санту протекает и может обрушиться, если ее не починить. Высокопарные слова, что Торре-ду-Томбу – это «библиотека», являлись не более чем выдачей желаемого за действительное. Правда, некоторые важнейшие документы под руководством Дамиана объединяли в изысканные пергаментные манускрипты, где государственные права собственности соседствовали с тонкими рисунками пером, на которых в причудливых зарослях сидели птицы, готовые вот-вот запеть.

Работа с документами в конце XV века: изображение переводчика Жана Мьело, секретаря герцога Бургундского

В то время как тома Leitura Nova («Нового чтения») располагались в прочных деревянных шкафах, подавляющее количество документов не поддавалось такому упорядочению. Их не удавалось соединять в книги, потому что они отличались: одни имели сургучные печати, другие обладали неправильной формой, а некоторые вообще были изготовлены не из бумаги или пергамента. Для подобных отдельных документов использовались gavetas (ящики) и arcas (сундуки или ларцы, название которых происходит от слова, означающего «ковчег» – подобно библейскому ковчегу Завета, где хранились скрижали с заповедями), и в них в небывалом изобилии лежали тексты со всего мира. К самым ранним документам в Торре-ду-Томбу относится запись о размерах и весе особенно крупного осетра, которого в XIII веке подарил королю глава местной еврейской общины. Здесь лежали письма от османского султана Сулеймана Великолепного, чья тугра (подпись) изгибалась великолепными позолоченными линиями арабской каллиграфии, словно кальмар, погруженный в золото; письма на пальмовых листьях из царства батаков на Суматре; копия японского алфавита, присланная вернувшимися иезуитами; письма от заморинов Малабара и правителей Конго. И хотя архив в основном предназначался для хранения юридических указов, писем, договоров и других документов, призванных укрепить позиции короны как арбитра во всех спорах, люди, составлявшие эти документы, часто не могли скрыть хаотичную полноту мира с его историями, чудесами и проявлениями чувств. Даже бюрократические тома Leitura Nova не могли противостоять проникновению в них странностей мира, особенно в великолепной Livro das Ilhas («Книге Островов»), в которой Дамиан начал описывать заморские путешествия. В ней Дамиан отметил указ от 1461 года, запрещавший частным лицам торговать перцем, циветтами и единорогами[52].

Как можно было найти хоть какой-то смысл в этом безумном многообразии? Один из способов – попытаться набросать общую картину мира, каким он был известен Европе, чтобы она послужила каркасом, в котором можно размещать бесконечные детали. Среди государственных документов сохранились и первые попытки португальцев составить словесную карту мира: первые фрагментарные описания земного шара, сделанные людьми, которые уже кое-что повидали и попытались обновить и исправить сообщения средневековых путешественников, таких как Марко Поло и Никколо Конти. Среди них был труд Esmeraldo de Situ Orbis Дуарте Пашеку (испанизированный вариант – Пачеко) Перейры, прославленного ветерана португальских кампаний в Индии, который позже занимал пост губернатора главного португальского форта на западе Африки – в Сан-Жорже-да-Мина (форта Святого Георгия), а также одолел французского пирата Мондрагона, когда тот терроризировал моря у мыса Финистерре. В перерывах между демонстрацией своей храбрости он взялся за космографическое описание мира, начиная с Северной Африки и следуя вдоль побережья на юг, затем вокруг материка и через океан до Индии, хотя его рассказ так и не продвинулся дальше мыса Доброй Надежды. Законченные фрагменты представляют собой странную смесь сухой наблюдательности и лихорадочного кошмара: он подробно описывает торговлю с людьми, живущими южнее Сахары (это арабское слово означает «пустыня»), но одновременно одержимо рассказывает о существах, населяющих этот регион. Среди них были змеи, которые выбирались из реки Нигер недалеко от Тимбукту и росли по мере движения, достигая к моменту выхода к океану почти мили в длину. Однако, по словам Перейры, по пути их мягкую плоть постоянно клевали птицы, так что к моменту появления в дельте от них оставались только скелеты, растворявшиеся на прибрежном мелководье. Тексты Перейры свидетельствуют о его попытках сформировать какое-то последовательное понимание мира из того, что он видел на морских путях; опыт плаваний даже заставил капитана согласиться с мнением Фалеса, первого греческого философа, что планета имеет жидкое ядро и что вся земная кора покрывает эту воду, как корка[53].

Книга Дуарте Барбозы продолжает дело Перейры и представляет собой путеводитель, описывающий маршрут, идущий из Мозамбика по краю Восточной Африки, Аравийскому полуострову, Персии и Гуджарату, вниз по Малабарскому побережью и вверх по Коромандельскому берегу до Бенгалии и далее. Барбоза много лет был