Алексей Рыбин - «Кино» с самого начала и до самого конца

Ознакомительный фрагмент

Запись, которая одновременно являлась для всех и репетицией будущего концерта, была произведена дома у Свина в течение недели на два магнитофона «Маяк-стерео», скорость 19,5, в общем, Хай-Фай. Там пели все — и «Палата № 6», и Юфинсын, и я, и, разумеется, «Автоматические удовлетворители» — Свин, Кук и Постер. Когда запись была закончена и выбраны дни для поездки — суббота и воскресенье, поскольку все работали, а прогуливать боялись или не хотели, стали думать и гадать, кто же поедет и кто на чём будет играть. Однозначно ехали «АУ» — Свин, Кук и Постер, остальных вроде бы и не звали, но поехать хотелось многим, и Свин сказал, что все трудности с ночлегом и прочим он решит с Троицким сам, и кто хочет ехать, может смело составить ему компанию.

— Он звал «АУ» — а, может, у меня в «АУ» сейчас десять человек играет — принимай, дорогой! — обосновал Свин своё решение.

Присоединиться к знаменитой рок-группе решили я, Дюша Михайлов, Олег — то есть вся группа «Пилигрим», Цой, Пиня и в последний момент — Монозуб (он же Панкер). Рано утром в пятницу я позвонил Олегу, и мы, ни свет ни заря, поехали на Московский вокзал за билетами. Отстояв очередь, мы купили их на себя, на Цоя и Монозуба — «АУ», Пиня и Дюша сказали нам за день до этого, чтобы мы за них не беспокоились, мол, с билетами они разберутся сами.

Пятница у всех нас была свободным днём — мы собирались устроить генеральную репетицию и заранее отпросились с работы и учёбы. Репетиция началась в полдень. Для начала мы купили сухого вина и стали прикидывать, каков же будет окончательный репертуар. В общих чертах решив этот вопрос, на что ушло часа два с половиной, мы купили ещё сухого[3] и принялись решать, кто на чём и с кем будет играть — музыкантов было много, и каждому хотелось блеснуть своим мастерством перед столичными ценителями изящных искусств. Кое-как и этот трудный вопрос был решён, но тут пришёл Монозуб (он же Панкер) с целой сеткой пива, которое вызвало у всех присутствующих такую бурю восторга, словно бы с утра ни у кого во рту маковой росинки не было.

Пиво не располагает к активным действиям, и мы решили немного отдохнуть от репетиции и послушать музыку. Некоторое время мы блаженствовали, отдыхали, набирались сил перед дальней дорогой, но вскоре, когда пиво стало подходить к концу, Свин сказал, что надо и совесть иметь, делу — время, потехе — час, надо продолжать репетицию, и отправил Пиню и Кука в магазин за сухим. Они вернулись очень быстро и принесли, кроме сухого, ещё и «Стрелецкой», к которой, расталкивая друзей локтями, бросился Монозуб (он же Панкер), крича, что ему полагается штрафная.

Выпив стаканчик, Монозуб попросил повторить. Повторив, он посмотрел на нас покрасневшими слезящимися глазами и категорично заявил, что в таком виде ни в какую Москву нам ехать нельзя.

— А в чём, собственно, дело? — спросили мы. — Мы прекрасно себя чувствуем.

— Да вы посмотрите на себя! Куда вы поедете? Панки называется! Да вас всех, кроме Свина и Постера, нужно срочно подстричь! Что это за хиппанский вид? Свин! Где ножницы? Сейчас я вас быстренько всех…

Он схватил поданные Свином ножницы и двинулся к Олегу. Тот слегка повёл мускулистыми плечами и посмотрел на Панкера чистым ясным взглядом. Монозуб (он же Панкер) тут же изменил маршрут и направился к Пине. Пиня остановил его, вытянул вперёд правую руку, посмотрел на неё зачем-то и после этого решил, что подстричься не мешает.

— Стриги давай! — энергично скомандовал он Панкеру.

Я вдруг тоже ощутил непреодолимое желание немного укоротить свою причёску и сказал:

— Панкер, я буду за Пиней.

За мной очередь занял Цой, но до него ножницы Панкера не добрались, так как только он разобрался с моей головой, как Олег испуганно закричал:

— Мужики, до поезда час остался, надо бежать!

— Андрюха, а когда ваш поезд? — спросил Цой у Свина.

— А тогда же, когда и ваш.

— А как вы… вы же не знали, какие мы купили билеты…

— А у нас и нет билетов. Главное — сесть в поезд. На ходу не выкинут!

Обсуждать это было уже некогда, и мы ринулись на вокзал — через магазин, естественно. Свин успел только дать нам телефон и адрес конспиративной квартиры в Москве, где мы все должны были встретиться с Троицким:

— На всякий случай. Вдруг в разных поездах поедем.

Так и случилось. Из поезда, в котором поехали мы с Олегом, Панкер и Цой, наших друзей вытолкали взашей злобные проводники, но мы не особенно волновались за Свина и Ко — в крайнем случае купят билеты — деньги на это у них были, их просто не хотелось так бездарно расходовать.

Мы доехали до столицы без особых приключений, замечательно выспались в пути, хотя и провели ночь в сидячем вагоне. Сухое вино, пиво, «Стрелецкая», а потом, уже в поезде, опять сухое — оказали благотворное снотворное действие, и нас во сне ничто не беспокоило. В Москве, прямо на вокзале, нас покинул Панкер — у него были какие-то свои дела в столице, и он обещал вечером позвонить на конспиративную квартиру и подъехать прямо туда.

Чувствовали мы себя превосходно. Впереди были наверняка интересные новые приключения, огромный незнакомый город, новые знакомства, концерт и, наверняка, выпивка в хорошей компании. В том, что компания будет хорошей, мы не сомневались — если не найдётся таковой в Москве, то и наша нас вполне устраивала. Мы не были отягощены никакими вещами, что нужно битнику на два дня? Пара пачек дешёвых сигарет, а они продавались на каждом углу, и крепкие ботинки для болтания по улицам в любую погоду. По словам Троицкого, гитарами и барабанами нас должны были обеспечить на месте, и поэтому мы прибыли налегке. Итак, в руках у нас ничего не было, лишь у Цоя на плече болтался какой-то предмет — нечто среднее между армейским вещмешком и маленьким надувным матрасом.

Мне нравится Москва, я люблю этот город. Мне нравятся широкие улицы, нравятся высокие дома, нравится сложный лабиринт метро, а ведь это камень преткновения любого приезжего, нравятся большие расстояния, нравится, что все дороги не параллельно-перпендикулярны, а закручены каким-то клубком, если не лентой Мёбиуса. Я люблю старый Арбат, по архитектуре не уступающий если не всем, то многим районам Петербурга. Мне нравятся зелёные арбатские дворики, и я могу гулять в них часами. Меня приводит в восхищение Красная площадь — я поднимаюсь к ней от Тверской, прохожу по брусчатке к храму Василия Блаженного и спускаюсь к Москве-реке по огромному асфальтовому полю. И то, что всё время приходится подниматься и опускаться, гуляя по холмам, пусть и залитым асфальтом и истыканным столбами и домами, мне тоже нравится.

Выйдя из здания Ленинградского вокзала, я иду через площадь, увёртываясь от машин, несущихся в разные стороны без всяких правил, от украинцев с огромными сумками, от встречающих и провожающих, от проституток, от таксистов, от грузинов с огромными усами, от люберов с огромными плечами, от зазывал, хватающих меня за руки и тянущих в экскурсионный автобус, я прохожу через площадь и ныряю под мост, приближаясь к огромному высотному дому. Он такой здоровенный, что я к нему приближаюсь, а он ко мне нет. Кажется вот он, за мостом, рядышком, но оказывается, нужно перейти ещё через одну улицу, миновать ещё один перекрёсток… Поворачиваю налево, и улица, поднимающаяся куда-то вверх, кажется мне после сумасшедшей плошади трех вокзалов замечательно милой и тихой. Я иду по ней мимо маленьких магазинчиков, мимо тихого сквера, поднимаюсь вверх и неожиданно вижу перед собой огромную серую, непрерывно движущуюся ленту, поворотный круг на гигантской сцене Москвы — Садовое Кольцо.