Изабелла Аллен-Фельдман - Моя сестра Фаина Раневская. Жизнь, рассказанная ею самой

Ознакомительный фрагмент

Тут сестра всполошилась, что забыла навестить могилку Книппер-Чеховой («Никак не могу свыкнуться с тем, что ее нет, и думаю о ней, как о живой», – сказала она), и мы повернули обратно, а затем снова развернулись и пошли к входу за цветами. Новодевичье кладбище совершенно непохоже на Père Lachaise, но в то же время какое-то неуловимое сходство между ними есть. Быть похороненным здесь очень почетно. Сестра рассказала, что многие начинают бороться за место на Новодевичьем еще при жизни. Не понимаю их – как можно думать о смерти, подбирать себе место на кладбище, будучи живым? Это же все равно, что заживо похоронить себя.

Очень хочу посетить Ваганьковское кладбище, на котором похоронена моя гимназическая подруга Анечка Древицкая, умершая родами в 1913 году. Еще в гимназическую пору Анечке приснилось, как ей какая-то старуха говорит «родами умрёте, матушка», но мы тогда не придали этому значения, решили, что во всем виновата «Анна Каренина», которую Анечка тайком читала по ночам. Подумать только – когда-то «Анна Каренина» считалась верхом неприличия! Что бы сказала наша классная, попади к ней в руки Histoire d'O? Бедняжка, наверное, умерла бы от разрыва сердца. Смущает меня то, что я не знаю фамилию Анечкиного супруга, потому что для меня она так и осталась Древицкой. Знаю только, что он был акцизным чиновником, кажется, старшим ревизором или кем-то в этом роде, впрочем, за давностью лет могу и ошибаться. Но думаю, что смогу найти могилку Анечки, ведь я знаю имя, отчество, год и месяц кончины. Да и сердце подскажет, непременно должно подсказать. Бедная Анечка, милая подруга моей юности…

Приезжала в гости Любовь Орлова, которую сестра в глаза зовет Любочкой или Любовью Петровной, а за глаза – Любкой, да вдобавок кривится при этом. Sa meilleure amie[13]. Орлова хочет, чтобы ее мужу дали возможность поставить в театре Моссовета какую-то пьесу, которую специально для них переводят на русский язык. Для них, потому что главную роль собирается играть она («Не для Гришеньки старается, а для себя», – сказала после ее ухода сестра). Пьеса, судя по всему, хорошая, но надо получить разрешение на постановку у Завадского, который вершит всеми судьбами в театре. Там настоящая водевильная интрига. Орлова опасается, что Завадский может выдвинуть свое условие, захочет отдать главную роль Марецкой. Они давно расстались, но сохранили добрые отношения, и Марецкая ходит у него в примах. Орловой же непременно хочется le beurre et l’argent du beurre[14]. Она просила сестру переговорить с Ириной, чтобы та замолвила за нее словечко. Одна ex-femme[15] должна выступить против другой. Орлова считает, что Ирина имеет на Завадского большее влияние, нежели Марецкая. «Прима остается примой», – сказала она. Я не сразу поняла, оказывается, она имела в виду не театральную «приму» Марецкую, а Ирину – первую жену, первую любовь Завадского. Не совсем верное выражение, потому что prima означает «первая среди прочих», а не «первая в очереди». В очереди никто не спрашивает: «Кто здесь прима?» Говорят: «кто последний?» Иногда в ответ звучит грубое: «Последняя у попа жена». Сестра советует спрашивать так: «За кем я буду, товарищи?» Даже если вся очередь состоит из женщин, надо говорить «товарищи» и ни в коем случае не «сударыни». За «сударыню», как утверждает сестра, можно и в глаз получить. Уверена, что она преувеличивает, нравы, конечно, изменились в худшую сторону, но не настолько.

Сестре не хочется участвовать в этой интриге с О., И. и З., тем более что Ирина сейчас сильно озабочена состоянием здоровья ее матери, но Орлова настойчива до бесцеремонности. («Пока своего не добьется, с живой меня не слезет», – язвит сестра.) Села на подлокотник кресла сестры, взяла ее руки в свои и сидела так молча до тех пор, пока сестра с видимой неохотой не пообещала поговорить с Ириной. Я сначала не поняла, кто переводит пьесу, а оказывается, это родная сестра той самой Лили Брик. О как же мне хочется расспросить Норочку о Маяковском, но это невозможно! Я же зачитывалась им когда-то. Не тогда, когда он начал писать разную галиматью, а раньше, когда он был Лириком. «По мостовой души моей изъезженной шаги помешанных вьют жестких фраз пяты» – как же это хорошо!

Орлова, как и я, не празднует день своего рождения. Сестра утверждает, что она его не помнит, поскольку часто меняла даты в паспорте, чтобы казаться моложе. Когда я удивилась, разве так можно, ведь документ есть документ, сестра подняла глаза к потолку и сказала: «Юпитерам дозволено все!» Очень негодует, что в прошлом году Гриша предложил ей роль бабушки главной героини, которую, разумеется, играла Орлова. Сестра отказалась, а без ее участия картина успеха не имела. Ее, кажется, вообще не выпустили в прокат. Выпустили в прокат – я, кажется, начинаю осваивать современный русский язык. Этому способствует регулярное чтение газет. Более прочих мне нравится «Вечерняя Москва». На днях вычитала там чудесное выражение «энтузиаст подледного лова».

Кто-то из соседей вошел в наше бедственное положение и одолжил свою прислугу. Прислугу зовут Алевтина Митрофановна, она родом из Тверской губернии и невероятно говорлива. На всякий случай мы с сестрой сложили деньги и украшения в тахту, на которой я просидела все то время, пока Алевтина Митрофановна делала уборку. Убирается она споро, только вот чересчур размашиста в движениях – разбила банку с медом, которым нас угостила Нина. Меда жаль. Примечательно, что, убрав осколки и вытерев пол, Алевтина Митрофановна не подумала даже извиниться, не говоря уже о компенсации ущерба. Напротив, громко ворчала «понаставили тут банок». Сестра говорит, что Алевтина Митрофановна – «типаж». Ей должно быть виднее.

Мне выдали пенсию! За все время, начиная со дня моего приезда! Снова помогла Екатерина Ал-на, сестра утверждает, что если бы не ее помощь, то я получила бы пенсию лишь «посмертно». Я сказала, что от шуток на тему смерти меня бросает в дрожь, и попросила впредь так не шутить. Я богата! Хотела пригласить сестру в ресторан, но она отказалась «предаваться транжирству» и посоветовала мне положить деньги на книжку. Я так и сделала, положила крупные купюры на книжную полку, а мелкие убрала в кошелек. Мои действия вызвали у сестры громкий, поистине гомерический смех. Оказывается, «книжкой» здесь называют банковский счет, потому что ведомости прихода и расхода имеют форму маленькой книжечки. Здешний банк (один на всю страну!), как и следовало ожидать при отсутствии конкуренции, платит мизерные проценты, но зато деньги, «положенные на книжку», никто не сможет украсть. Поэтому я завтра же последую совету сестры. Счета здесь открываются так же просто, как и во Франции. Надо прийти с паспортом и заявить о своем желании. Это не Турция с десятками бланков, которые нужно заполнять и подтверждать в консульстве. В нашем доме есть банк, здесь это называется «Сберегательная касса». Завтра же пойду туда.