Сказки Франции - Автор Неизвестен -- Народные сказки

— Что это такое — «этикет»? — спросила Пацца.

— Не знаю. Когда я начинаю прыгать, кричать или кувыркаться по полу, мне запрещают это, как не согласное с этикетом, тогда я утихаю и начинаю скучать: это и есть этикет.

— Ну, так как мы здесь находимся для того, чтоб забавляется, то отбросим этикет. Говори мне ты, как будто я твоя сестра, и я буду тоже говорить тебе ты, как будто ты мой брат, а Светлостью я тебя звать не стану.

— Но ведь ты не знакома со мной!

— Ну, так что ж? Я буду тебя любить, и это будет гораздо лучше, говорят, что ты превосходно танцуешь? Хочешь, выучи и меня танцевать?

Лед растаял. Душка схватил Паццу за талию и в каких-нибудь полчаса научил ее танцевать польку того времени.

— Как хорошо ты танцуешь, — сказал он ей, — ты сразу поняла все па.

— Это потому, что ты превосходный учитель, — любезно ответила Пацца, — Теперь моя очередь научить тебя чему-нибудь.

С этими словами она взяла роскошную книгу с картинками и стала показывать ему изображения памятников, рыб, великих людей, попугаев, ученых, диковинных зверей, цветов, — все таких предметов, которые занимали Душку.

— Вот видишь ли, — сказала ему Пацца, — тут есть объяснение ко всем этим рисункам: давай прочтем их.

— Я не умею читать, — возразил Душка.

— Я тебя выучу. Я буду твоей маленькой учительницей.

— Я не хочу учиться читать, все учителя мне надоедают.

— Отлично, но ведь я же не учитель. Смотри, вот А, прелестное А, скажи А.

— Нет, — возразил Душка, сдвинув брови, — я ни за что не по вторю А.

— Ну, сделай мне удовольствие.

— Нет, ни за что. Не проси, я не терплю противоречий.

— Милостивый государь, вежливый человек не должен отказывать дамам.

— А я откажу даже черту в юбке! — сердито проговорил Душка, — Оставь меня в покое, я тебя более не люблю: отныне зови меня Светлостью.

— Светлейший Душка или Душка Светлость, — ответила Пацца, побагровев от гнева, — вы будете читать или же объясните мне, почему именно вы отказываетесь.

— Я не стану читать.

— Нет? Раз, два, три.

— Нет, нет, нет!

Пацца размахнулась: бац, бац, — и две оплеухи поразили Душку. Пацце постоянно твердили, что ум у нее даже в пальцах. Она поняла эти слова буквально, никогда не следует шутить с детьми.

Получив это первое предостережение, Душка побледнел и затрясся, кровь ударила ему в голову, и крупные слезы показались на его глазах. Он так посмотрел на свою юную наставницу, что она вздрогнула. Затем мгновенно он сделал необычайное над собою усилие, вполне овладел собою и сказал Пацце взволнованным голосом:

— Пацца, вот А.

И в тот же день, в один прием, он выучил весь алфавит, к концу недели знал уже склады, и не прошло месяца, как он стал читать совершенно свободно.

Кто был счастлив, так это герцог-отец. Он целовал Паццу в обе щеки, требовал, чтоб она неотлучно находилась при его сыне и при нем самом: он сделал ее своим другом и советником, к крайнему негодованию приближенных.

Душка, постоянно пасмурный и молчаливый, быстро усвоил то, чему могла научить его юная наставница; тогда он вернулся к своим прежним учителям и поразил их как своими способностями, так и своим прилежанием.

Он так хорошо усвоил грамматику, что аббат стал задумываться, нет ли в самом деле смысла в составленных им и самому ему непонятных определениях. Еще более удивлялся философ, который по вечерам поучал Душку как раз противоположно тому, чему по утрам его учил аббат. Но с наименьшим отвращением Душка учился у полковника. Правда, Байонет — так звали полковника — был весьма искусный стратег; он мог с некоторой вариацией, подобно древним, воскликнуть: «Homo sum, humani nihil a me alienum puto» — «Я человек, и все, что касается искусства истреблять бедных людей, не чуждо мне». Он познакомил Душку с секретом, как пристегивать отвороты и отворачивать полы мундира; он же вселил в Душку мысль, что самое достойное для него занятие составляют фронтовые ученья, и что вся сущность разумной политики состоит в производстве смотров ради войны, и войны ради смотров.

Весьма возможно, что подобные теории не согласовались с понятиями самого герцога-отца, но он был так рад успехам сына, что ничем не хотел омрачать столь удивительных результатов воспитания, так долго почитавшегося безнадежным.

— Сын мой, — не переставал он твердить, — помни, что всем ты обязан Пацце!

Пацца при этом краснела от удовольствия и с нежностью поглядывала на юного красавца. Несмотря на весь свой ум, она была достаточно глупа, чтобы полюбить Душку. Душка же ограничивался холодным ответом, что благодарность есть качество, присущее сильным мира сего, и что в свое время Намни узнает, что ее ученик ничего не забыл.

IV. Свадьба Паццы

Когда юному принцу исполнилось семнадцать лет, он в одно прекрасное утро вошел к отцу, здоровье которого стало заметно слабеть и который страстно желал женить сына до своей кончины.

— Отец, — сказал он, — я долго думал по поводу ваших мудрых слов; вы даровали мне жизнь, но Пацце я обязан еще большим она вызвала к жизни мой разум и мою душу, я вижу один только способ уплатить долг моего сердца, это жениться на той, которой я обязан тем, что я есть. Я пришел к вам просить руки Паццы.

— Любезный сын мой, — отвечал герцог, — такое решение делает тебе честь. Правда, Пацца не герцогской крови, и при иных обстоятельствах я не выбрал бы ее тебе в жены. Но, принимая во внимание ее добродетели и достоинства, а главное, услугу, которую она нам оказала, я забываю пустые предрассудки. У Паццы душа настоящей герцогини, пусть же она разделит с тобою ирг стол. В нашем отечестве слишком ценят ум и доброту, а потому и простят тебе то, что глупцы называют неравным браком, я же признаю его вполне естественным явлением. Счастлив тот, кто может избрать себе жену умную, способную его понять и полю бить. Завтра же мы отпразднуем вашу помолвку, а через два года повенчаем вас.

День свадьбы наступил, однако, скорее, чем предполагалось Через четырнадцать месяцев по произнесении этих памятных слов Чудной скончался от слабости и истощения. Он слишком серьезно относился к своему долгу и пал его жертвою.

Старая маркиза и Пацца оплакивали своего друга и благодетеля, но плакать пришлось лишь им одним. Душка, не будучи вовсе дурным сыном, рассеивался заботами по управлению, приближенные ждали всяких милостей от нового властелина и не вспоминали о старом, щедрую руку