Локомотив «Бесконечный». Последний костыль - Оппель Кеннет

— Но я думал, вы не верите в магию, — возразил Уилл.

— Не верю. Но почему это должно быть более магическим, чем сасквоч или ведьма маскега? Вы же видели их собственными глазами. В них нет магии. Мы просто пока не понимаем их природы, но они часть этого мира, а все, что происходит в нем, — реальность.

— Вы нашли его? — спросила Марен.

— Только место, где он был. Источник давно пересох. Но я узнал, что один находчивый парень придумал способ тайком транспортировать воду. Он пропитал последними каплями ткань и разрезал ее на несколько холстов. Оказалось, что стоит только нарисовать чей-то портрет на этом холсте, и человек останется молодым, стареть будет только портрет.

— Быть такого не может! — воскликнул Уилл.

— Время — удивительная вещь. Вы же видели, как оно менялось, когда мы пересекали часовые пояса. Эта вода помогает времени себя забыть. Я не знаю, что еще она может сделать. Очевидно, один холст попал в Англию, где в течение многих лет помогал хранить молодость одному очень неприятному человеку, другой — в Персию, а третий — к русскому князю. Еще одно полотно осталось на наших берегах и оказалось в руках у художника по имени Корнелиус Кригхоф. На нем он изобразил мастерскую кузнеца. Совершенно ясно, что он, как и Ван Хорн, и представления не имел о свойствах холста.

В жизни были моменты — Уилл помнил каждый из них, — когда он чувствовал, что его жизнь менялась. Он помнил тот день в горах, когда впервые встретил Марен. Сейчас он испытал это чувство снова. Мир словно расширился и стал более необычным, чем он когда-либо мог себе представить. В этом мире были не только сасквоч, но и ведьма маскега, а также холсты, способные обмануть само время. Конечно, он этого не понимал и даже еще не был уверен, верил ли он во все это.

— Мне нужна эта картина, — продолжил мистер Дориан, — и я знаю, что она находится в вагоне-мавзолее Ван Хорна. Она просто висит там, никому не видимая, как реликвия в могилах египетских фараонов. Я хочу, чтобы на обороте ее оказался мой портрет: с того момента мое тело прекратит стареть. Пружина часов моего сердца не откажет. И это, Уильям Эверетт, моя история. Что ты теперь скажешь? Я злодей?

Уилл всерьез задумался. Воровство оставалось воровством, но с другой стороны, было ли это важно, если картина могла бы принести пользу, вместо того чтобы просто висеть в темноте, где никто ее не увидит? Зачем было оставлять ее там, если она могла спасти человеческую жизнь? И все же…

— Но ведь из-за этого Марен придется ползти под вагоном… — сказал он с сомнением. — Не стоит этого делать. Это неправильно — просить ее подвергать себя такой опасности.

Мистер Дориан улыбнулся.

— Твое благородство делает тебе честь, Уильям, но, думаю, Марен уже приняла решение сама.

— Да, — сказала Марен, удивив Уилла раздражением, которое послышалось в ее голосе. — И, пожалуйста, не надо больше об этом.

— Хорошо… — нахмурился он.

— Это не к добру, если кто-то из окружающих сомневается в тебе, — сказала она. — Давай руки.

Он протянул ей руки, чтобы она могла их докрасить.

— Я думаю, ты сможешь это сделать, — сказал он, пока она наносила кисточкой грим. — Но ведь это только отключит напряжение. Знаете ли вы хотя бы, где дверь?

— Конечно, — ответил Дориан. — Она справа, на расстоянии десяти футов от передней части вагона.

Уилл попытался мысленно представить ее себе. Он едва успел разглядеть вагон в тот день на развилке — так он спешил найти Марен. Он помнил, как его взгляд потерялся в сложных контурах и роскошном убранстве, и подумал, что дверь, должно быть, была спрятана среди всех этих металлических венков, гирлянд и листьев.

— Если вы достанете картину, кто нарисует ваш портрет?

— Мадам Ламуан, — ответил мистер Дориан. — У нее твердая рука.

— Понятно, — несколько разочарованно отозвался Уилл.

Вагон немного дернулся вперед и остановился, потом дернулся снова.

— Вот мы и тронулись, — сказал мистер Дориан. — Мы опять едем.

— А что насчет Брогана и его сообщников? — спросил Уилл. — Они, должно быть, искали меня. Зачем еще им было быть там?

— Надеюсь, они все утонули, — пробормотала Марен.

— Очень сомневаюсь, — сказал инспектор манежа. — Но надеюсь, что они тебя не разглядели. В любом случае, сегодня ночью туда-сюда снует слишком много народу, чтобы они попытались что-либо предпринять. Дверь наша заперта, и мне спать больше не нужно. Надеюсь, ты больше не думаешь убегать, Уильям.

Уилл глубоко вздохнул. Артисты дважды спасли ему жизнь, а это кое-что да значило. Даже если бы он захотел убежать, у него не осталось на это ни капли энергии.

— Я никуда не уйду, — ответил он, и Марен тут же наградила его улыбкой:

— Вот и хорошо.

Из кармана своего жилета инспектор манежа достал один из индейских инструментов, которые Уилл видел развешанными на стене в его роскошном купе.

— Что это? — спросил мальчик.

— Потайной нож племени кри. Фокусы бывают полезны, но мне не раз приходилось видеть, что эта штука может быть не менее убедительной.

Он положил острый клинок себе на колени и повернул голову к двери.

— Вы собираетесь быть на страже из-за Брогана? Или из-за меня? — спросил Уилл.

Мистер Дориан посмотрел на него и улыбнулся.

— Вам обоим не помешало бы поспать, пока еще не начался новый день. Завтра в полдень у нас выступление.

Глава 12

Салун

Уилл спал долго, и когда он проснулся, Марен, уже одетая, сидела, скрестив ноги, на полу и смотрела в окно.

— Где мистер Дориан? — спросил Уилл.

— Пошел за завтраком. Он не хочет, чтобы мы выходили.

За окном быстро мелькали деревья с яркой в утреннем свете листвой. «Бесконечный» оставил маскег позади. Вдали Уилл видел фермы, огороженные грубыми заборами, в низинах еще клубился туман. Мимо пронеслись дом и амбар, около которого паслась лошадь. Лежа на своей полке, Уилл снял с крючка брюки и рубашку и оделся под одеялом.

— Думаешь, это правда? — спросил он.

— Про полотно? Не знаю. Он знает так много и о стольких вещах… Его невозможно обмануть — он знает все трюки. — Марен покачала головой. — Если он думает, что этот фонтан молодости существует, должно быть, так оно и есть.

— А ты хорошо его знаешь?

— Нет, не очень. Не думаю, что кто-то его знает действительно хорошо. При желании он очарователен, но иногда впадает в страшную ярость.

— Он хороший человек? — с надеждой спросил Уилл.

— Он управляет хорошим цирком. Он лучше всех находит таланты и придумывает новые номера. У него лучшее шоу в стране, и он хочет сделать его лучшим в мире. Некоторые называют его рабовладельцем, потому что он заставляет артистов подписывать долговременные контракты.

— Как твой?

Марен кивнула.

— Он довольно хорошо платит и хорошо обращается с «уникумами», но почти вся выручка остается у него. Я слышала, в детстве ему пришлось нелегко.

— Потому что он метис, — заметил Уилл.

— Он никогда не рассказывает об этом. Но, я думаю, что-то ужасное случилось с его матерью. Это все, что я знаю. Он загадка — как и каждый из нас, наверное.

— Вот только… — Уилл покачал головой, подбирая правильные слова. — Почему именно его портрет должен быть написан на этом холсте? Почему не больного мальчика из вагона переселенцев? Почему не твой? Почему он этого достоин? Говорят, в мире много святых, но я не думаю, что он один из них.

Уилл оглянулся на дверь их купе, которую сейчас никто не охранял.

— Все решаешь, помогать ли ему? — спросила Марен.

Мальчик вздохнул.

— Насчет него я не уверен, но я хочу помочь тебе.

— Значит, останешься?

— Останусь.

Уилл почувствовал, как покраснел под светом ее улыбки. Она сняла с полки свою замечательную катушку с проволокой и протерла ее от присохшей грязи маскега.

— Зачем ты взяла ее с собой вчера вечером? — спросил Уилл.

— Привычка. Я знаю, ты скажешь, это глупо, но когда она со мной, я себя чувствую увереннее. Так, будто я могу от любой неприятности спастись.