Девочка, которая воспарила над Волшебной Страной и раздвоила Луну - Валенте Кэтрин М.

Сентябрь подняла канат, кое-как дотащила его до Арустук и привязала к бамперу. Потом, цепляясь за покрытый соленой корочкой трап, который Балласт с усилием перекинула через поручень, поднялась на борт. На барже царил поистине флотский порядок: все коробки, бочки, вазы, горшки, сундуки были надраены, задраены, ухожены и сложены ровными пирамидами. Сразу было видно, что этот груз упакован чистюлей и педантом.

Когда Балласт перемещалась, совершая маленькие, но очень точные прыжки на изогнутом, отливающем оловом хвосте, с ее груди отламывались и крошились кусочки воска. Баржа возобновила движение, но теперь вверх по дороге, по направлению к Луне. Ультрамариновые рыбы снова появились на кружеве руля, будто цветы распустились из плывущих в пространстве плавников.

Мгновением позже Арустук тоже оторвалась от поверхности вслед за баржой-спасоходом, которая лебедкой выбрала слабину каната и притянула машину на палубу.

Толстый канат крепко связал обросшую ракушками баржу и ржавый «фордик» в один причудливый корабль. Балласт потерла мохнатые щечки. Шкура ее отливала оттенками старого доброго рома.

– Вы что-нибудь понимаете в автомобилях? – робко спросила Сентябрь, как только они тронулись.

Рыбдра снова моргнула.

– Если ты именно так предпочитаешь называть свой корабль, то я понимаю о нем все, что только можно понимать. «Корабль» – это лишь одно из множества слов, обозначающих то, что несет нас и оберегает. Так что, если ты закончила трепаться, я могу заняться твоим кораблем. Это моя работа, что ни говори. Балласт Донизу, это я, спасоход «ЛУННЫЙ ДОК Б.Д.», всякие разности и тонкости, ответим на каждый SOS, примем любой вексель.

Сентябрь с облегчением всплеснула руками.

– Какое счастье, что вы нам встретились.

Б.Д. фыркнула, рассыпая лед с усов и воск с груди.

– Какое еще счастье? Счастье для салаг, сухопутных крыс, лепреконов и лодырей. Я же сказала тебе, что это моя работа. Больше, чем работа, на самом деле. Это мое тело и моя душа. Я – лучший клабаутерман, какого можно встретить. Могу залатать корпус во время урагана, могу заштопать парус, сражаясь с зомби. Или дать им всем утонуть, если корабль устал жить и хочет найти уютный клочок дна морского, чтоб обрести там покой. Выращивать актиний. Дружить с причудливыми рыбками. Заметь, не так уж много нас осталось, еще выходящих на маршрут, особенно если учесть, что к морякам как-то привязываешься. Мне кажется, они милые. И татуировки симпатичные. Но верности в них – что в деревянной ноге. Плата повыше, койка помягче? Унесутся быстрее залпа с левого борта. Вся любовь клабаутермана отдана кораблям. Многие назовут меня старомодной, но так уж мне это видится. Моряков всегда можно набрать. – Б.Д. припрыгала к штабелю круглых ящиков, похожих на шляпные коробки, только из меди и камня, открыла один из них и принялась в нем рыться. – Я по этой дороге мотаюсь туда-сюда днем и ночью. Плотный поток клиентов, стабильная работа. Я слышала четко и ясно, как ты горевала. Когда корабль собирается пойти ко дну, сигнал тревоги раздается в сердце клабаутермана, как сигнал буя во время шторма.

– Ко дну? – переспросила Сентябрь. – Да у нее просто бензин кончился.

– Ты бы меня никогда не увидела, не будь твой корабль при последнем издыхании. Для того-то и нужны клабаутерманы. Ранняя система оповещения, так бы ты это назвала, если бы имела склонность к механике, как я. – Б.Д. вытащила из медной шляпной коробки плоский и тонкий блестящий футляр, похожий на бампер для машины поновее, чем Арустук. – Держу пари, ты ничего не знаешь о судовом ремонте. Возьмем, к примеру, меня, хоть это пример и простенький. Меня назвали в честь секрета, жизненно важной сердцевины всякого корабля. Балласт – это вес глубоко внутри тебя, который удерживает корабль на плаву в темной воде. – Рыбдра склонилась над Арустук, обращаясь скорее к ней, чем к Сентябрь. – Да, пока что хватит и груза, который ты везешь, можно даже обойтись массой экипажа, друзей и их темпераментов, если ты их любишь. Однако корабль – не корабль, пока не обзаведется собственным балластом. Там, глубоко в брюхе, гремучая смесь из канатов и деревяшек, галет и любовных писем, гарпунов и старых лимонов. Все, что когда-то очаровывало корабль, наполняло его паруса ветром, ломало или латало его, все, что корабль любил и страстно желал, все, что мог использовать. Боцман с палубным матросом затеют драку на кулаках из-за пропавшего ядра и даже расквасят друг другу носы, а это ядро просто скатилось в малый балласт. Некоторые говорят, что корабль не родился, пока ему не дали имя или пока о борт его не разбили бутылку доброго виски, но это не так. Без балласта корабль – просто деревяшка. – Б.Д. погладила мягкой лапой затянутую мешковиной запаску Арустук. – Все это как бы проваливается и перемешивается, превращаясь во что-то горячее и тяжелое внутри тебя, и вес всего, что ты когда-нибудь хотела, придаст тебе устойчивости даже под самым свирепым ветром. Я и мне подобные рождаемся, когда рождается балласт. Вылупляемся из яйца, извини за интимные подробности, если можно назвать яйцом хороший пеньковый узел «турецкая голова». Мы не проклевываемся наружу, мы развязываемся. Когда корабль в беде, мы чувствуем, как эти старые канаты разрывают нас на части, пока мы не устраним непорядок.

Сентябрь легонько прикоснулась к своей груди.

«А что у меня на том месте, где у корабля балласт?» – подумала она; вслух же произнесла:

– Вряд ли у Арустук есть что-то подобное. Я разбирала ее на части и собирала обратно довольно часто и ни разу не нашла ничего такого, чего там не должно быть – не считая белки, которая однажды заскочила в коллектор и там погибла.

Б.Д. моргнула огромными глазами выдры. Она пожала плечами, отчего с ее ламп облупились кусочки воска и плавно, как снежинки, полетели вниз.

– Я не любительница спорить. Я не стану копаться в этом буксирчике с единственной целью доказать какой-то девчонке, что она неправа. Его личная жизнь заслуживает уважения. Подозреваю, здесь кроется нечто большее, чем пустой желудок этого малыша, но это уж его дело. Следуй своей лоции и никому не подражай, как говорила моя матушка. Если вам требуется только топливо, так оно у меня есть, именно такое, как вам нужно. – Клабаутерман прижался к капоту модели А пушистыми щечками, как кошка. – Я сварю его специально для тебя, пираточка, грязнуля ты моя. Бездомным бесплатно.

Балласт Донизу вскрыла блестящий футляр и достала из него краник, какие бывают на бочонках с сидром, и поскакала на своем хвосте к другому борту баржи. Сентябрь потащилась за ней по направлению к чему-то большому, завешенному промасленной тканью, под которой угадывалось множество углов, выступов и бугров. Энергично взмахнув хвостом, Клабаутерман прихватила верх ткани и сдернула вниз, открыв стойку для разлива газированной воды – с начищенным хромовым прилавком, точь-в-точь как в городской аптеке у мистера Йохансена. Приходя за лекарством для папы, Сентябрь всегда задерживалась в аптеке, чтобы посмотреть, как мистер Йохансен смешивает для покупателей газировку. Однажды она решилась расстаться с одной из своих драгоценных монеток в десять центов, и он взбил для нее апельсиновую шипучку, похожую на пламя в стакане.

Здешний автомат для газировки был, конечно, не совсем такой, как у мистера Йохансена. Серебристая установка в форме огромной древней рыбы с плавниками вдоль всего хребта занимала почти все свободное место. Рыба слегка наклонилась вперед, ее широко разинутый рот был направлен вниз, а сотни плавников приподнялись и ощетинились, булькая тягучими всплесками загустевшего сиропа. Позади прилавка на полках теснились, как кегли для боулинга, ряды бутылок: стеклянные шары, в которых хлюпало что-то темное, похожее на ром; высокие цилиндры, облепленные ракушками, так что вообще не было видно, что там в них плещется; пузатые бочонки с густой светящейся массой внутри. На том месте, где у мистера Йохансена высились бы башни из чистых стаканов, расположились две хрустальные канистры для бензина. Из них грациозно выступали стеклянные трубки, готовые нырнуть в заждавшийся бензобак. Сентябрь внезапно ощутила, что и сама помирает от жажды.