Избранные произведения в двух томах: том I - Артюхова Нина Михайловна

— Валя! Пойдем за земляникой! — Галка подходит к гамаку.

Валя качнулась раза два, отталкиваясь от столбика забора.

— Вот подожди, еще дочитаю немного.

Наконец становится так жарко, что даже трудолюбивые соседи не выдерживают, исчезают куда-то в глубину, в неизвестную тень. Валя захлопывает книгу.

— Ну что же, Галочка, пойдем!

Девочки уходят, большая и маленькая, обе крепенькие, полненькие, немного неуклюжие, милые и смешные. Приятно, что не обязан идти с ними в лес. Через час или через два земляника сама придет к дедушке Николаю Ивановичу в кружке или в корзиночке.

А ирисы были в полном цвету. Даже немного уже оставалось бутонов на клумбе. Все верхние цветы распустились, спеленуты были теперь только боковые.

— Что же, дедушка, вставал сегодня ночью, уловил мгновение? — серьезно спрашивала Галя.

Беда в том, что за день разморит жара, а на рассвете станет чуть попрохладнее — и так хорошо спится.

— Нет, Галочка, опять проспал!

В эту ночь Николай Иванович лег спать, не закрыв занавески. Проснулся как раз в назначенное самому себе время. Небо было уже светлое, солнце еще не вставало. Николай Иванович на цыпочках прошел мимо комнаты девочек, не хотел будить — пускай спят! Спят, толстухи несуразные, в такое чудесное утро!

Солнце уже проглядывает, только низко-низко, длинные тени растянулись по серебристой от росы траве. А в каждой росинке — весь голубой мир отражен! Если фея действительно прилетает к цветам со своей волшебной палочкой — то именно в этот час!

Шевельнулся розовый бутон пиона, что-то зеленое упало на траву, Николай Иванович поднял упругую зеленую лодочку — один из трех лепестков, оберегающих бутон. И сейчас же показалось, что розовый кулачок чуть-чуть разжался, стало ему посвободнее.

Но пионы распускаются постепенно, за ними и днем можно следить, — а вот ирисы! Николай Иванович осторожно ступал по росистой траве, будто боялся спугнуть фею. Вот и грядка с ирисами. Уже издали можно разглядеть, что не все цветы правильной формы — три шелковых лепестка шатром кверху, три темно-бархатных изящно отогнуты вниз. На нескольких стеблях все шесть лепестков образуют колокольчик, смотрящий в небо. Но это уже не бутоны, а цветы. Неужели опять упустил мгновение? Или, как говорила Валюшка, все это совершается постепенно, и невозможно уследить, как нельзя уследить за движением часовой стрелки?

— Вы сегодня пойдете в лес?

Кто это сказал? Незнакомый мужской голос.

Валин голос:

— Пойдем.

У забора, чуть подальше гамака, который кажется большой паутиной, протянутой между двумя деревьями, Николай Иванович вдруг увидел свою старшую внучку. В голубом платьице, в тапочках на босу ногу, она стояла, опираясь на невысокий колышек забора круглым локотком. Толстенькая? Какая же она толстенькая? Она стройная, грациозная даже… или это платье так ловко сшито и хорошо на ней сидит? Валя казалась даже выше ростом.

А за забором, в смущенной и почтительной позе, стоит паренек — видимо, тот самый, чья загорелая спина виднелась днем между яблонями. Теперь он в белой рубашке с закатанными рукавами. Но кто сказал, что это мальчуган лет четырнадцати? Он старше Валюшки и выше ее на целую голову — у него уже усики пробиваются!

— Валя, знаешь, я тебе давно хотел сказать!..

— Что сказать?

Молчание. Не глядя на нее, он что-то быстро говорит шепотом. Он наклоняет голову над забором. Валя, привстав на цыпочки, тянется к нему. Вот и поцеловались!

— Ты на меня не сердишься?

— Нет.

Где-то вдруг залаяла собака. Оба вздрагивают, медленно идут вдоль забора. Валина рука ложится на поперечную доску. Он тихонько пожимает эту руку — и отходит. Оборачивается, любуясь, смотрит на Валю. Валя, не оборачиваясь, ничего не видя кругом, проходит мимо. Кто сказал, что у нее глаза неопределенного цвета? Они ярко-голубые, как ее платье, как утреннее небо, как шелковые лепестки ирисов на клумбе!

В девять часов на террасе появляется босоногая Галка, идет к умывальнику, спрашивает, зевая:

— Дедушка, а Валя где?

— Клубнику собирает.

На скамейке около террасы лежат грибы: три белых и два рыжих подосиновика. Галка останавливается перед ними.

— Ого, какие! Дедушка, откуда грибы?

— Не знаю.

— Должно быть, опять авторитет Вале принес.

— Какой авторитет?

— А ты же сам, дедушка, говорил: соседи — это авторитет. Ну, Юрка, который на соседней даче живет. Который за нашей Валей ухаживает. А Валя в него влюблена.

Галка хотела дальше прошествовать к умывальнику. Николай Иванович остановился перед ней:

— Что, что ты сказала?

Галка смотрела на него спокойно, рыжие волосы блестели на солнце, крепко упирались в песок белые ножки — Галка не загорала никогда.

— Ах ты… гриб подосиновый! — вырвалось наконец у Николая Ивановича.

Поплескавшись около умывальника, Галка спросила:

— Дедушка, а ты сегодня подсматривал за ирисами? Уловил мгновение?

Николай Иванович ответил:

— Нет, Галочка, опять прозевал!

ПОВЕСТИ О ДЕТЯХ

Белая коза Альба

Высокие белые цветы в овраге душно пахли медом и болотом. Катя осторожно шагала по тропинке, поджимая пальцы босых ног. Она отвыкла ходить босиком, ей было щекотно и колко.

Узенький ручей сворачивал то вправо, то влево и тоже, казалось, искал себе дорогу помягче среди камней и зарослей крапивы.

Овраг кончился. Тропинка сбежала вниз, к реке. Ручей заторопился, запенился и ринулся в реку, как настоящий маленький водопад. Река была наполнена до самых краев, гладкая, блестящая. Справа на желтой отмели копошились ребятишки.

Ближе к Кате, посередине реки, плыл мальчик.

Загорелые руки взлетали над водой и опускались почти без плеска.

«Хорошо плавает», — подумала Катя.

Круглая стриженая голова повернулась, мальчик заметил, что Катя смотрит на него, и стал «выставляться». Он поплыл на спине, потом на боку, стал нырять, да так старательно, что Катя испугалась — не потонул бы.

Потом опять помчался саженками к другому берегу. Там росли камыши и плавали, как зеленые тарелки, широкие листья кувшинок.

— Сорви мне одну лилию! — крикнула Катя.

Он ловко вытягивал из воды длинные темные стебли. Набрал большой букет и поплыл обратно, загребая одной рукой, а другую, с цветами, держал высоко над водой.

В кустах послышался детский плач. Катя обернулась.

Маленькая растрепанная курносая девочка, совершенно голенькая, стояла среди зарослей крапивы у самой реки и жалобно хныкала. По-видимому, ей самой было непонятно, как попала она в эту колючую чащу.

Она стояла спиной к реке, отмахивалась руками, отступала назад и каждую минуту могла сорваться вниз.

Подойти к ней со стороны реки было невозможно, потому что берег в этом месте нависал над водой.

Катя заметалась, забегала кругом, но крапива была такая густая и высокая, что она не решалась идти прямо.

— Стой, Маруся, не шевелись! — крикнул мальчик, подплывая. — Я сейчас тебя вытащу!

Он бросил букет на траву и смело раздвинул голой рукой жгучие ветки. Маруся, подхваченная под мышки и поднятая высоко над крапивой, испуганно задергала ногами.

— Пусти, Сережка!

Но он спокойно вынес ее из чащи и поставил на землю. Потом повернул лицом к отмели и сурово сказал:

— Беги к своей Нюрке и скажи, чтобы она больше тебя одну не пускала.

Маруся убежала с ревом. Отбежав довольно далеко, она остановилась, обернулась и прокричала что-то, по-видимому очень злое и обидное. Потом загудела опять и помчалась к отмели.

— Ой! — сморщилась Катя. — Как ты обжегся!

У мальчика были яркие синие глаза. Он спрятал за спину руку, покрытую волдырями, и быстро сказал: