Рудольф Эрих Распе - Приключения барона Мюнгхаузена

Подкрепившись и утолив жажду, я снова прыгнул в море, чтобы хорошенько вымыться, а потом поплыл к берегу, где оставил перед купаньем свою одежду, и нашел ее в целости на прежнем месте.

Насколько мне помнится, я пробыл добрых полтора часа заточенным в желудке чудовищной твари.

Приключение четвертое

Еще когда я состоял на службе у турецкого султана, мне нравилось кататься на небольшой яхте по Мраморному морю и любоваться живописнейшим видом – роскошной панорамой Константинополя, в том числе и сералем султана.

Однажды поутру во время такой прогулки, залюбовавшись красотой безоблачного неба, я вдруг различил в вышине какой-то круглый предмет величиною приблизительно с биллиардный шар, под которым висело еще что-то. Не теряя времени, я тотчас сбегал в каюту за моим лучшим и самым длинным ружьем для охоты на птиц, без которого, по возможности, никогда не выхожу из дому, зарядил его пулей и выстрелил по летящему предмету, но без всякого толку.

Тогда вместо одной пули я забил в ружейное дуло две; однако и второй выстрел оказался таким же неудачным. Только третий, с зарядом в четыре или пять пуль, пробил с одного боку мою загадочную мишень и заставил ее опуститься.

Представьте же себе мое изумление, когда саженях в двух от нашей яхты показалась прелестная позолоченная колясочка, подвешенная к громадному воздушному шару, превосходившему своим объемом самый большой церковный купол. В этой колясочке находились мужчина и половина бараньей туши, по-видимому, зажаренной.

Опомнившись от неожиданности, я немедленно распорядился втащить на борт судна этого человека, рисковавшего утонуть по моей вине. И тут мы все обступили незнакомца тесным кругом, с любопытством рассматривая такое диковинное средство передвижения.

У воздухоплавателя, по типу внешности походившего на француза – его французское происхождение в дальнейшем подтвердилось, – из обоих карманов камзола висело по две часовые цепочки с множеством брелков, на которых, надо полагать, были изображены миниатюры – портреты высокопоставленных дам и господ. К каждой петлице его кафтана была прицеплена золотая медаль, по крайней мере во сто каратов ценою, а на каждом пальце блестел перстень с бриллиантом. Карманы у этого счастливца оттопырились от множества кошелей, набитых червонцами, они тянули его к земле.

«Боже мой, – подумал я, – должно быть, он оказал особенно важные услуги человечеству, если высокопоставленные господа и дамы, вопреки воцарившейся теперь повсеместно скаредности, очевидно, завалили его подарками».

При всем том незнакомец чувствовал себя так плохо после стремительного падения с высоты, что едва мог ворочать языком. Однако немного погодя он несколько оправился и рассказал следующее:

– Хотя у меня не хватило бы ни способностей, ни знаний, чтобы изобрести самому этот воздушный экипаж, но зато я наделен с избытком отчаянной смелостью акробатов и канатных плясунов, для того чтобы садиться в него и многократно подниматься на нем под облака и даже выше.

С неделю тому назад, а то и больше – я потерял счет времени, – поднялся я на своем шаре с Корнваллийского мыса в Англии, захватив с собой живого барана, чтобы, проделав с ним в воздухе различные жонглерские фокусы на глазах у нескольких тысяч зрителей, бросить его в толпу. К несчастью, десять минут спустя после моего подъема ветер вдруг резко переменился и, вместо того чтобы нести меня в Эксетер, где я рассчитывал опуститься, помчал к морю, над которым, должно быть, я и носился все время на неизмеримой высоте.

Хорошо еще, что мне не удалось приступить к жонглированию с бараном и он не был выкинут мною за борт.

На третий день моего воздушного путешествия я решился заколоть его ввиду нестерпимого голода. В то время луна оставалась уже далеко подо мной, и к концу шестнадцатичасового подъема я подлетел настолько близко к солнцу, что спалил себе брови. Пользуясь случаем, я, предварительно сняв шкуру с бараньей туши, выставил ее в том месте в корзине, где солнце припекало сильнее всего или, иными словами, куда шар не отбрасывал тени, причем мясо вполне прожарилось и аппетитно подрумянилось за каких-нибудь три четверти часа. Это жаркое и служило мне единственной пищей несколько дней.

Здесь рассказчик умолк, вглядываясь в окрестности. Когда же я сообщил ему, что в зданиях напротив нас помещается сераль турецкого султана, он был крайне поражен, так как, очевидно, ожидал попасть совсем в другое место.

– Причиной столь долгого моего полета было то, – продолжил наконец воздухоплаватель, – что у меня лопнула бечевка, привязанная к внутреннему клапану воздушного шара, предназначенного для выпускания воспламеняющегося газа. Если бы вы не выстрелили в шар и не пробили бы его, то, чего доброго, я был бы обречен, подобно пророку Магомету, носиться в воздухе между небом и землей до дня Страшного суда.

Золоченую колясочку наш француз имел великодушие подарить моему шкиперу. Что же касается шара, то от повреждения, причиненного ему пулей, он разорвался в клочья, опускаясь на землю.

Приключение пятое

Поскольку, милостивые государи, у нас вполне достанет времени осушить новую бутылку вина, то я хочу рассказать вам еще и о другом весьма любопытном происшествии, случившемся со мной за несколько месяцев до моего окончательного возвращения в Европу.

Султан, которому я был представлен посланниками – римским, русским и французским, – поручил мне устроить в Каире одно дело величайшей важности, которое, вместе с тем, должно было остаться навсегда ненарушимой тайной.

Я отправился исполнять поручение, выбрав путь по суше, с большой помпой и многочисленной свитой. Дорогой же мне представился случай еще увеличить свой штат весьма полезными субъектами. Так, едва успев удалиться от Константинополя на несколько миль, я увидал маленького тощего человечка, бежавшего, не разбирая дороги, с необычайной быстротой, хотя к каждой ноге у него была привязана свинцовая гиря в пятьдесят фунтов весом. С удивлением окликнул я его и спросил:

– Куда, куда ты так спешишь, мой друг, и зачем мешаешь своему бегу таким тяжелым грузом?

– Целых полчаса, – отвечал скороход, – бежал я из Вены, где до сих пор служил у одних знатных господ, а сегодня был ими уволен. Хочу добраться до Константинополя, чтобы там пристроиться на место. С помощью гирь на ногах я имел в виду несколько умерить быстроту моего бега, что теперь больше не нужно, потому что moderata durant[5], как любил внушать мне мой наставник.

Этот Азахаил[6] произвел на меня самое благоприятное впечатление; я предложил ему поступить ко мне на службу, и он согласился. Вместе с ним позднее мы посетили еще много городов и стран.

Однажды смотрю: недалеко от дороги, на зеленом лугу лежит, молча и не шевелясь, какой-то человек и, похоже, спит. Между тем он не думал спать, а только припал ухом к земле с таким пристальным вниманием, словно старался подслушать, что происходит в преисподней.

– К чему ты прислушиваешься, любезный?

– Я ради времяпрепровождения слушаю, как трава растет.

– И тебе удается уловить шум ее роста?

– О, что же тут мудреного?

– Тогда поступай ко мне на службу, приятель; кто знает, что может иногда понадобиться мне подслушать.

Малый вскочил на ноги и последовал за мною.

Недалеко оттуда стоял на холме охотник со вскинутым ружьем. Тррах! Он выпалил в воздух, прямо в голубое небо.

– Бог в помощь! Бог в помощь, стрелок! По чему ты стреляешь? Я не вижу ничего, кроме голубого неба.

– О, я только пробую вот это новое кухенрейтеровское ружье. Там, на шпиле Страсбургского собора, сидел воробей; я сейчас его убил.

Кто знает мою страсть к благородному занятию охотой и стрельбой, тот не удивится тому, что я тотчас заключил в объятия бесподобного стрелка. Что я не пожалел ничего, лишь бы заманить его к себе на службу, это само собою разумеется.

Мы снова отправились в путь по разным городам и землям и наконец достигли Ливанского хребта. Там, перед большим кедровым лесом, стоял коренастый, приземистый человек и тянул за веревку, окинувшую весь лес.

– Зачем ты делаешь это, мой друг? – в недоумении полюбопытствовал я.

– Да вот понадобился мне строевой лес, а топор-то я позабыл дома. Теперь надо как-нибудь обойтись без него.

С этими словами он дернул за веревку что было силы и на моих глазах повалил, точно охапку тростника, целый лес площадью в квадратную милю.

Что я тотчас же сделал, нетрудно угадать. Я не выпустил бы из рук этого малого, если бы даже он запросил с меня сумму, равную моему окладу чрезвычайного посла.

Вскоре после этой встречи я добрался наконец до Египта. Только ступил я на египетскую территорию, как внезапно поднялась такая страшная буря, что я боялся быть подхваченным ею и унесенным по воздуху вместе с моим обозом, верховыми лошадьми и свитой.