Александр Афанасьев - Заветные русские сказки

Старик плачет, старуха возрыдает, в печи пылает, верх на избе шатается, девочка-внучка с горя удавилась. Идет просвирня, спрашивает: что они так плачут?

Старики начали пересказывать:

– Как нам не плакать? Есть у нас курочка-татарушка, снесла яичко в куте под окошком: пестро, востро, костяно, мудрено! Положила на полочку; мышка шла, хвостиком тряхнула, полочка упала, яичко и разбилось! Я, старик, плачу, старуха возрыдает, в печи пылает, верх на избе шатается, девочка-внучка с горя удавилась.

Просвирня как услыхала – все просвиры изломала и побросала. Подходит дьячок и спрашивает у просвирни: зачем она просвиры побросала?

Она пересказала ему все горе; дьячок побежал на колокольню и перебил все колокола.

Идет поп, спрашивает у дьячка: зачем колокола перебил?

Дьячок пересказал все горе попу, а поп побежал, все книги изорвал.

Журавль и цапля

Летала сова – веселая голова; вот она летала, летала и села, да хвостиком повертела, да по сторонам посмотрела, и опять полетела; летала, летала и села, хвостиком повертела да по сторонам посмотрела... Это присказка, сказка вся впереди.

Жили-были на болоте журавль да цапля, построили себе по концам избушки. Журавлю показалось скучно жить одному, и задумал он жениться.

– Дай пойду посватаюсь на цапле!

Пошел журавль – тяп, тяп! Семь верст болото месил; приходит и говорит:

– Дома ли цапля?

– Дома.

– Выдь за меня замуж!

– Нет, журавль, нейду за тя замуж; у тебя ноги долги, платье коротко, сам худо летаешь, и кормить-то меня тебе нечем! Ступай прочь, долговязый!

Журавль, как не солоно похлебал, ушел домой.

Цапля после раздумалась и сказала:

– Чем жить одной, лучше пойду замуж за журавля.

Приходит к журавлю и говорит:

– Журавль, возьми меня замуж!

– Нет, цапля, мне тебя не надо! Не хочу жениться, не беру тебя замуж. Убирайся!

Цапля заплакала со стыда и воротилась назад. Журавль раздумался и сказал:

– Напрасно не́ взял за себя цаплю; ведь одному-то скучно. Пойду теперь и возьму ее замуж.

Приходит и говорит:

– Цапля! Я вздумал на тебе жениться: поди за меня.

– Нет, журавль, нейду за тя замуж!

Пошел журавль домой.

Тут цапля раздумалась:

– Зачем отказала? Что одной-то жить? Лучше за журавля пойду!

Приходит свататься, а журавль не хочет.

Вот так-то и ходят они по сю пору один на другом свататься, да никак не женятся.

Жадная старуха

Жил старик со старухою; пошел в лес дрова рубить. Сыскал старое дерево, поднял топор и стал рубить. Говорит ему дерево:

– Не руби меня, мужичок! Что тебе надо, все сделаю.

– Ну, сделай, чтобы я богат был.

– Ладно, ступай домой, всего у тебя вдоволь будет.

Воротился старик домой – изба новая, словно чаша полная, денег куры не клюют, хлеба на десятки лет хватит, а что коров, лошадей, овец – в три дня не сосчитать!

– Ах, старик, откуда все это? – спрашивает старуха.

– Да вот, жена, я такое дерево нашел – что ни пожелай, то и сделает.

Пожили с месяц; приелось старухе богатое житье, говорит старику:

– Хоть живем мы богато, да что в этом толку, коли люди нас не почитают! Захочет бурмистр, и тебя и меня на работу погонит; а придерется, так и палками накажет. Ступай к дереву, проси, чтоб ты бурмистром был.

Взял старик топор, пошел к дереву и хочет под самый корень рубить.

– Что тебе надо? – спрашивает дерево.

– Сделай, чтобы я бурмистром был.

– Хорошо, ступай с богом!

Воротился домой, а его уж давно солдаты дожидают:

– Где ты, – закричали, – старый черт, шатаешься? Отводи скорей нам квартиру, да чтоб хорошая была. Ну-ну, поворачивайся!

А сами тесаками его по горбу да по горбу. Видит старуха, что и бурмистру не всегда честь, и говорит старику:

– Что за корысть быть бурмистровой женою! Вот тебя солдаты прибили, а уж о барине и говорить нечего: что захочет, то и сделает. Ступай-ка ты к дереву да проси, чтоб сделало тебя барином, а меня барыней.

Взял старик топор, пошел к дереву, хочет опять рубить; дерево спрашивает:

– Что тебе надо, старичок?

– Сделай меня барином, а старуху барыней.

– Хорошо, ступай с богом!

Пожила старуха в барстве, захотелось ей большего, говорит старику:

– Что за корысть, что я барыня! Вот кабы ты был полковником, а я полковницей – иное дело, все бы нам завидовали.

Погнала старика снова к дереву: взял он топор, пришел и собирается рубить. Спрашивает его дерево:

– Что тебе надобно?

– Сделай меня полковником, а старуху полковницей.

– Хорошо, ступай с богом!

Воротился старик домой, а его полковником пожаловали.

Прошло несколько времени, говорит ему старуха:

– Велико ли дело – полковник! Генерал захочет, под арест посадит. Ступай к дереву, проси, чтобы сделало тебя генералом, а меня генеральшею.

Пошел старик к дереву, хочет топором рубить.

– Что тебе надобно? – спрашивает дерево.

– Сделай меня генералом, а старуху генеральшею.

– Хорошо, иди с богом!

Воротился старик домой, а его в генералы произвели. Опять прошло несколько времени, наскучило старухе быть генеральшею, говорит она старику:

– Велико ли дело – генерал! Государь захочет, в Сибирь сошлет. Ступай к дереву, проси, чтобы сделало тебя царем, а меня царицею.

Пришел старик к дереву, хочет топором рубить.

– Что тебе надобно? – спрашивает дерево.

– Сделай меня царем, а старуху царицею.

– Хорошо, иди с богом!

Воротился старик домой, а за ним уж послы приехали:

– Государь-де помер, тебя на его место выбрали.

Не много пришлось старику со старухой нацарствовать; показалось старухе мало быть царицею, позвала старика и говорит ему:

– Велико ли дело – царь! Бог захочет, смерть нашлет, и запрячут тебя в сырую землю. Ступай-ка ты к дереву да проси, чтобы сделало нас богами.

Пошел старик к дереву. Как услыхало оно эти безумные речи, зашумело листьями и в ответ старику молвило:

– Будь же ты медведем, а твоя жена медведицей.

В ту ж минуту старик обратился медведем, а старуха медведицей, и побежали в лес.

Сказка о Ерше Ершовиче, сыне Щетинникове

Ершишко-кропачишко, ершишко-пагубнишко склался на дровнишки со своим маленьким ребятишкам; пошел он в Кам-реку, из Кам-реки в Трос-реку, из Трос-реки в Кубенское озеро, из Кубенского озера в Ростовское озеро и в этом озере выпросился остаться одну ночку; от одной ночки две ночки, от двух ночек две недели, от двух недель два месяца, от двух месяцев два года, а от двух годов жил тридцать лет.

Стал он по всему озеру похаживать, мелкую и крупную рыбу под добало подкалывать. Тогда мелкая и крупная рыба собрались во един круг и стали выбирать себе судью праведную, рыбу-сом с большим усом:

– Будь ты, – говорят, – нашим судьей.

Сом послал за ершом – добрым человеком и говорит:

– Ерш, добрый человек! Почему ты нашим озером завладел?

– Потому, – говорит, – я вашим озером завладел, что ваше озеро Ростовское горело снизу и доверху, с Петрова дня и до Ильина дня, выгорело оно снизу и доверху и запустело.

– Ни вовек, – говорит рыба-сом, – наше озеро не гарывало! Есть ли у тебя в том свидетели, московские крепости, письменные грамоты?

– Есть у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: соро́га-рыба на пожаре была, глаза запалила, и понынче у нее красны.

И посылает сом-рыба за сорогой-рыбой. Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туды же понятых, зовут сорогу-рыбу:

– Сорога-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество.

Сорога-рыба, не дошедчи рыбы-сом, кланялась. И говорит ей сом:

– Здравствуй, сорога-рыба, вдова честная! Гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?

– Ни вовек-то, – говорит сорога-рыба, – не гарывало наше озеро!

Говорит сом-рыба:

– Слышишь, ерш, добрый человек! Сорога-рыба в глаза обвинила.

А сорога тут же примолвила:

– Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!

Ерш не унывает, на бога уповает.

– Есть же у меня, – говорит, – в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: окунь-рыба на пожаре был, головешки носил, и понынче у него крылья красны.

Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туды же понятых (это государские посыльщики), приходят и говорят:

– Окунь-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество.

И приходит окунь-рыба. Говорит ему сом-рыба:

– Скажи, окунь-рыба, гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?

– Ни вовек-то, – говорит, – наше озеро не гарывало! Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!

Ерш не унывает, на бога уповает, говорит сом-рыбе:

– Есть же у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: щука-рыба, вдова честная, притом не мотыга, скажет истинную правду. Она на пожаре была, головешки носила и понынче черна.

Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туды же понятых (это государские посыльщики), приходят и говорят: