Сергей Козлов - Всё-всё-всё о Ёжике

И спрятался за пень.

Я хожу, хожу, хожу, —

орал Волк, —

За порядочком слежу! —

и лупил молотком.

— Когда светит вкусно поесть, — сверкнул Волк жёлтым глазом, — глупею! Эх! Эх! Вот!

И высадил дно.

— Друзья грибочки! — торжественно сказал Волк. — Вы — свободны! Просим!

И заглянул в бочку.

— Эй! Где же вы?

Волк оглянулся.

Ёжик с Медвежонком сидели под своими корзинами.

— Эй, грибочки! — снова позвал Волк. — Да не может быть, чтоб!..

И засунул в бочку голову.

— Там, наверно, на дне какой… — сказал Ёжику Медвежонок.

— Кругленький такой, на крепенькой ножке! — подхватил Ёжик.

— Полезу посмотрю, — сказал Волк и полез в бочку.

Тут из-за пня выскочил Заяц и замахал лапами. Из-под своих корзин выбрались Ёжик с Медвежонком, и все трое кинулись к бочке, поставили её на попа и накрыли дном.

— Эй! Эй! Выпустите меня! — завыл Волк.

Но друзья уже сидели сверху и только подпрыгивали.

Глава десятая, и последняя,

в которой Волк становится музейной редкостью, а Ёжик, Заяц и Медвежонок отправляются на поиски Тилимилитрямдии, выдуманной страны

Волк колотился изо всех сил, но друзья сидели сверху и только подпрыгивали.

— ВСЕХ! СОЖРУ! НИКОГО! НЕ! ПО! ЖА! ЛЕ! Ю! — вопил Волк.

— Эх, не удержаться нам! — сказал Заяц.

— Что же делать? — спросил Медвежонок.

— Вон гвозди и молоток. Ёжик, беги!

— А вы?

— Беги, говорю! Прыгай! — крикнул Заяц. — И ты! — обернулся к Медвежонку.

— А ты?

— Прыгайте, кому говорят!

Ёжик с Медвежонком спрыгнули, а Заяц вскочил на края бочки, замахнулся дном и, когда Волк выскочил по плечи, так хватил его по ушам, что Волк нырнул в бочку.

Тут его и заколотили гвоздями.

— Всё! — бросил молоток Заяц.

— Уррра! — крикнул Ёжик.

— Уррра-а!.. — подхватил Медвежонок. А Заяц сел у бочки и закрыл глаза.

— Глюк! Ты не знаешь, какой ты друг! — сказал Медвежонок, когда они с Ёжиком устали плясать.

— Ты — самый-самый друг из всех на земле, — сказал Ёжик.

— Нет, Храп, нет, Жежа, это вы самые лучшие на земле друзья!

— Вот, — сказал Медвежонок. — Я дарю тебе «ТИЛИМИЛИТРЯМДИЮ»! — И протянул Зайцу тряпочку.

— Это такая страна, — сказал Ёжик. — Там все ходят на головах и говорят друг другу: «ТРЯМ! ЗДРАВСТВУЙТЕ!»

— А ещё мы дарим тебе ромашки! — сказал Ёжик. — Ты их, Глюк, засуши, и тогда в самые хмурые дни с тобой всегда будет солнышко на тоненькой ножке!

— Спасибо, Храп! Только не со мной, а с нами! Пусть оно освещает страну, которую выдумал Жежа!

— А ещё… мы с Ёжиком дарим тебе… бочку с Волком! — сказал Медвежонок.

И они подкатили бочку и поставили её перед Зайцем стоймя.

С «ТИЛИМИЛИТРЯМДИЕЙ» и ромашками в лапах, Заяц, чуть не плача, сказал:

— Храп! Жежа! Мне никто ещё никогда не дарил столько подарков. А… А зачем мне бочка?

— Будешь солить капусту.

— А куда Волка?

— Сдашь в музей.

— А кем он там будет?

И тут дно бочки приподнялось, и Волк высунул свою зубастую пасть.

— Музейной редкостью! — прохрипел Волк и поднял коготь. — Только, чур, лапами не трогать!

И дно бочки захлопнулось, бочка легла набок и укатилась. А Медвежонок заплакал.

— Мне горько, — всхлипывая, сказал он, — что в моей волшебной стране оказались волки.

— Не плачь, Жежа, — сказал Заяц. — Если ты её выдумал без волков, значит, где-то, пусть далеко-далеко, за морями и реками, но она такая и есть, а значит, мы её найдём.

И Глюк сорвал одуванчик и медленно стал подниматься в небо.

И Ёжик с Медвежонком на своих одуванчиках стали подниматься — следом за ним.

Прямо над ними плыло лёгкое облако.

Заяц забрался на него первым, потом — Ёжик, за ним — Медвежонок.

— Урра! — закричали все и поплыли искать Тили-милитрямдию, выдуманную страну.

Они летели над лугами, лесами и, обнявшись, пели песню, которую уже где-то слышали, но которую никогда ещё не пели сами:

Мимо белого яблока луны,Мимо красного яблока закатаОблака из неведомой страныК нам спешат и опять бегут куда-то.

Облака — белогривые лошадки,Облака, что вы мчитесь без оглядки?Не глядите вы, пожалуйста, свысока,А по небу прокатите нас, облака.

Мы помчимся в заоблачную дальМимо гаснущих звёзд на небосклоне.К нам неслышно опустится звездаИ ромашкой останется в ладони.

Цыплёнок вечером

В синем небе бегут прозрачные облака. Быстро быстро бегут, будто наперегонки.

Отчего бегут облака?

А бегут они потому, что дует ветер.

Сидит ветер за морем на сиреневой скамеечке, в красной рубахе сидит, в соломинку дует, облака, будто мыльные пузыри, пускает

Пушистый камушек воробья на окаменевшей дороге. Ноябрь.

А что делают муравьи зимой, когда муравьиные города засыпает снегом?

Надевают белые фартуки, достают метлу и скребок.

А ещё?

Вывозят на лесных мышах снег за город.

А потом?

Ходят по расчищенным дорожкам, посыпают их шершавой сосновой корой.

Брёвнышко прижалось к горячей печке и увидело во сне птиц.

Облака барашков на земле, барашки облаков в небе

С утра стрижи стригли небо и к вечеру засыпали весь двор одуванчиками

У ласточки глиняный дом, а у скворца — деревянный. Ласточка живёт под крышей, а скворец — на берёзе. Скворец долго стоит на балконе, прежде чем взлететь. А ласточка сначала выпадет из гнезда, а уж потом летит.

Кажется, стоит одуванчику подпрыгнуть — и он сразу улетит на небо.

Если черепаху пустить по булыжной мостовой, глядя на неё, захотят научиться ходить все булыжники.

И, представьте, однажды утром ваша мостовая отправится гулять в поле…

Суслики свистят в степи. Стоят на задних лапках возле своих нор и свистят:

«Фюи-и-и!..» Мол, всё спокойно!..

«Фюи-и-и!..» Приходи в гости, суслик за горой!..

«Фюи-и-и!..» Хорошо, приду!

Сумерки.

Цыплёнок бежит в тумане тополиного пуха, как молодой месяц в облаках.

Давно уже все вернулись домой. И только маленький белый барашек, словно клочок бумаги, летит от ворот к воротам и кричит: «Ме-е! Ме! Меня-я-я! Забыли меня…»

Если бы лошадь умела сидеть, как собака, она бы научилась сидеть в оглоблях и за день не так уставала.

Плетёный стол надел тапочки и пошёл побродить по саду.

Кузнечик — зелёная пружинка луговых часов.

Бабочка живёт один день.

Левое крыло бабочки — утренняя заря, правое крыло — вечерняя.

Больше всего я хотел бы пасти слонов.

Им и колокольчики не нужны, — разве слон потеряется?

Жарища, пыль.

Целое лето сидит в лопухах лохматая чёрная собака и так дышит, будто всю зиму за ней гналась стая волков.

Если хорошо приглядеться — все гуси разные. Гусь с гусыней легко различают своих детей. Вон тот — плоская головка, хитрые глазки. А этот весёлый с круглой головой. А этот — так просто рыжий.

У козлёнка ещё не прорезались рожки, а уже столько забот: с утра до вечера он стережёт свой колышек.

Интересно, кто это придумал, чтобы ночью мышь летала, а днём спала вниз головой?

Сквозь кустарник и папоротники, по колено в траве и землянике, неся с собой белок и птиц, бредёт к озеру лес.

Озеро запрятало в своих камышах столько уток и охотников, в своей глубине — столько рыб и сетей, в своих глазах — столько облаков, кучевых, грозовых и перистых, что само уже не знает, где утки, а где охотники, где рыба, а где сеть, где небо, а где вода.

Шмель, тяжело жужжа, пролетел над коровой, как над маленькой европейской державой.

Одинокое пугало слушает далёкую музыку, и старая его шляпа… трепещет.

Когда видишь тыкву, хочется поскорей прорезать в ней окошки, выпилить дверцы, приладить ступеньки, фонари, козлы — и пригласить в оглобли мышей.

По всему полю бродят задумчивые стога сена. Туман.

Медвежонок влез на берёзу и полизал облако.