Туве Янссон - Папа и море

Ознакомительный фрагмент

Муми-тролль поднял мордочку и выглянул из-под паруса. Папа сидел на берегу и караулил, перед ним стоял штормовой фонарь. Папина тень была очень большой и длинной, а сам папа казался гораздо крупнее, чем обычно. Муми-тролль снова свернулся калачиком и подтянул лапки под теплый живот. И голубые, как ночное море, сны убаюкали его.

Постепенно приближалось утро. Папа был наедине со своим островом, и с каждым часом тот все больше и больше становился его собственным. Но вот небо поблекло, а перед ним поднялась гора со всеми своими большими, карабкающимися ввысь откосами, а над ними он увидел наконец маяк, огромный и черный на глади серого неба. Маяк был гораздо больше, чем представлял себе папа. Было то время ночи, когда все становится подозрительным и опасным, если ты одинок и бодрствуешь, предоставленный самому себе.

Папа погасил фонарь, и берег исчез. Папа не хотел, чтобы маяк еще видел его. С моря потянуло холодным утренним ветром. Где-то за островом кричали морские птицы.

Все выше и выше поднимался маяк перед папой, стоявшим на берегу у подножия горы, он напоминал его собственную модель маяка, ту, что никогда не будет по-настоящему завершена.

Папа долго рассматривал его, этот темный заброшенный маяк, и постепенно тот стал меньше и занял подобающее место среди мыслей и картин, которые были у папы раньше.

«Во всяком случае маяк — мой, — подумал папа, зажигая трубку. — Я завоюю его. Я отдам его моей семье и скажу: „Здесь вы будете жить“. Пожалуй, когда мы окажемся там, внутри, нам не страшна будет никакая опасность».

Мю сидела на лестнице маяка и смотрела, как наступает утро. Перед ней лежал полуосвещенный остров, похожий на огромного серого кота, который потягивается, выпустив когти. Лапы кота покоятся в море, а хвост — длинный узкий мыс — тянется вдаль. Шерсть на спине у кота стоит дыбом, а глаза прикрыты.

— Ха! — воскликнула малышка Мю. — Это необычный остров! Он спускается к морскому дну совсем не так, как обычные острова. Ну и дела пойдут! Уж я-то знаю!

Свернувшись калачиком, она ждала. Солнечный луч поднялся над морем. Остров расцветился красками и тенями. Он принял свою собственную форму и убрал когти. Все засветилось, а морские птицы, белые как мел, поплыли над мысом. Кот исчез. Но поперек острова, словно широкая темная лента, легла тень маяка, спускавшаяся до самого берега, где причалила лодка.

И вот появилось все семейство. Далеко внизу они походили на мелких муравьев. Папа и Муми-тролль тащили с собой столько, сколько в силах были унести, они шагнули из зарослей ольхи и очутились в тени маяка. Там они стали еще меньше. И вот они — три белые точки — остановились и подняли мордочки, чтобы разглядеть маяк.

— Какой он большой! — сказала мама, и ей стало холодно.

— Большой?! — воскликнул папа. — Он огромный! Это, вероятно, самый большой маяк на свете. А думали ли вы о том, что это самый крайний остров? Никто за нами не живет — там только море! Мы смотрим морю прямо в лицо, а далеко за нами обитают другие, те, кто живет в шхерах. Разве это не удачная мысль?

— Удачная, папа! — воскликнул Муми-тролль.

— Можно мне понести корзину? — спросила мама.

— Нет, нет и нет! — ответил папа. — Ты не должна ничего носить. Ты должна войти прямо в твой новый дом… подожди, тебе нужны цветы, так принято — подожди немного… — Свернув в осинник, он начал собирать цветы.

Мама оглянулась. Какая скудная здесь земля! И как много камней! Кучи камней повсюду! Нелегко будет разбить здесь сад, да, нелегко!

— Мама, что это за тревожный звук?! — прошептал Муми-тролль.

Мама прислушалась.

— И правда, — согласилась она, — тревожный. Но это просто осины. Они всегда так шумят!

Там, среди камней, росли маленькие, колышущиеся на ветру осинки; их листья непрерывно шелестели от легкого ветерка, доносившегося с моря. Они сильно дрожали, их все время бил озноб…

Сегодня остров был совершенно другой, он равнодушно отвернулся. Он больше не разглядывал осинки так, как в ту теплую ночь…

Теперь он смотрел далеко-далеко через море.

— Ну вот, — сказал папа. — Цветы жутко мелкие, но они, верно, распустятся, если ты поставишь их на солнце… А теперь пойдем. Постепенно здесь ляжет хорошая дорога наверх, прямо от берега, где причаливают лодки. А для «Приключения» построим причал. Здесь масса дел!

Подумать только, подумать только, строить всю свою жизнь и переделывать остров до тех пор, пока он не станет совершенным, пока не станет чудом!..

Взяв корзины, папа поспешил вперед, прямо по вересковой пустоши к своему маяку.

Перед ними поднимался хребет горы докембрийской породы с дерзкими, карабкающимися ввысь откосами, которые громоздились обрывами один за другим — серые и пересеченные расселинами.

«Здесь все слишком большое, — подумала мама. — Или же я слишком маленькая…»

Только дорога была такой же маленькой и неуверенной, как она сама. Они вместе ощупью пробирались между скалами и одновременно поднялись на гору, где на тяжелом подножии из бетона их ждал маяк.

— Добро пожаловать домой! — сказал папа.

Их взгляды скользили ввысь, все выше — маяк был бесконечно высоким, совершенно белым, титаническим, он был совершенно невообразим. Высоко-высоко наверху летала взад-вперед с головокружительной быстротой, описывая кривые, тучка испуганных ласточек.

— У меня начинается легкая морская болезнь, — слабым голосом произнесла мама.

Муми-тролль посмотрел на папу. Папа торжественно взбирался вверх по лестнице маяка и уже протягивал лапы к двери.

— Она заперта, — сказала за его спиной малышка Мю.

Папа обернулся и непонимающе посмотрел на нее.

— Она заперта, — повторила Мю. — Ключа нет.

Папа дернул дверь. Он вертел и крутил ручку. Он колотил в дверь. Он даже пнул ее. Но под конец он сделал шаг назад и стал рассматривать дверь.

— Вот гвоздь! — сказал он. — Совершенно ясно, что это гвоздь для ключа. Вы сами видите! Я никогда не слышал ни о ком, кто бы, заперев дверь, не вешал аккуратно ключ на гвоздь. Особенно если он — Смотритель маяка.

— А может, ключ под лестницей? — спросил Муми-тролль.

Под лестницей ключа не было.

— Теперь чтоб было тихо! — потребовал папа. — Совсем тихо. Я должен подумать. — Опустившись на вершину горы, он сел, обратив мордочку к морю.

Ровно и спокойно пронесся над островом зюйд-вест, воздух стал теплее. И день был совершенно такой, настоящий, словно предназначенный для того, чтобы вступить во владение маяком. От разочарования у папы стало пусто в животе, и он не мог собраться с мыслями. Другого места для ключа, кроме как на гвозде и под лестницей, не было. Перед лестницей все было гладко и голо — никаких дверных косяков, никаких подоконников, никаких плоских камней перед лестницей, все было гладко и голо.

Мысли вяло бродили в голове у папы, и он все время сознавал, что семейство, стоя за его спиной и затаив дыхание, ждет. В конце концов он крикнул через плечо:

— Я немного посплю!

Это ведь обычное дело, что сложная проблема разрешается во сне. Голова работает лучше, если ее оставить в покое. Свернувшись калачиком в расселине, он надвинул на глаза шляпу. С поразительной легкостью погрузился он в сон и темноту.

Муми-тролль прошел вперед и заглянул под лестницу.

— Здесь только мертвая птица, — сказал он.

То был маленький хрупкий скелет, совершенно белый. Муми-тролль положил его на лестницу, где скелет подхватило ветром и сдуло вниз.

— Я видела много таких внизу в вереске, — с энтузиазмом сказала малышка Мю. — Это напоминает мне Месть Забытых Костей. Изумительная история!

Некоторое время было тихо.

— А что будет теперь? — спросил Муми-тролль.

— Я все думала об этом Рыбаке, которого мы встретили ночью, — сказала мама. — Он, видимо, живет где-то на острове. Может, он что-нибудь знает.

Открыв мешок с постельными принадлежностями, она вытащила оттуда красное одеяло.

— Накрой папу, — велела она. — Нехорошо спать прямо на скале. А потом обойди остров и поищи Рыбака. Захвати на обратном пути немного морской воды, будь добр; медный чайник лежит в лодке. И картошка тоже.

Прекрасно было отправиться по какому-то делу. Повернувшись спиной к огромному запертому маяку, Муми-тролль брел по острову. Под горой стояла летняя тишина, на склонах красными неподвижными волнами цвел вереск. Земля была твердая и горячая. Цветы пахли хорошо, но не так, как у них дома в саду.

Только теперь, оставшись один, Муми-тролль мог по-настоящему видеть остров и вдыхать его запахи, ощупывать его лапками и, навострив уши, прислушиваться к нему. Если не считать ровного шума моря, остров был тише долины, совершенно молчалив и ужасно стар.

«Его нелегко понять, — подумал Муми-тролль. — Это остров, который хочет, чтоб его оставили в покое».