Памела Трэверс - Мэри Поппинс

— Нет, мне это определенно нравится! — быстро обернувшись, сказала Мэри Поппинс. — Не лучше ли на себя посмотреть? Целый день, а потом еще и полночи прыгает по крышам и телеграфным проводам, вопит, верещит, тараторит хуже любого воробья! Если бы захотел, то, наверное, и ножку от стула сумел бы разговорить!

Скворец склонил голову набок и искоса посмотрел на нее.

— Ну ладно, — сказал он небрежно, — у меня очень много дел. Конференции, дискуссии, переговоры, совещания… И все это необходимо для того, чтобы… э-э-э… тихо обсудить…

— Тихо! — воскликнул Джои и покатился со смеху.

— Я, между прочим, не с вами разговариваю, молодой человек! — сказал Скворец, впрыгивая в комнату. — Кому-кому, а уж вам лучше помолчать. Слышал я в прошлую субботу, как вы тут болтали! Два часа слушал, пока наконец дождался, когда вы остановитесь! Я-то уж думал, что этого никогда не произойдет! Вы мне целую ночь спать не давали!

— Я не болтал, — сказал Джон, я плак… — он запнулся. — Я хотел сказать, что был не совсем здоров.

— Ну-ну, — ехидно отозвался Сворец и прыгнул на перильца кроватки Барбары. Просеменив по ним, он подобрался к изголовью. После чего мягким, заискивающим голосом проворковал:

— Ну, Барбара, нет ли сегодня чего-нибудь для старого приятеля? А?

Барбара, взявшись рукой за один из деревянных столбиков, поддерживающих перильца, села на кровати.

— Есть половинка печенья, — сказала она и протянула ему свой кругленький, пухлый кулачок.

Скворец соскользнул вниз, выхватил печенье и, снова усевшись на подоконник, принялся жадно расклевывать добычу.

— Спасибо! — выговорила многозначительно Мэри Поппинс, но Скворец был так занят едой, что не заметил намека.

— Я сказала «спасибо»! — повторила Мэри Поппинс, на этот раз громче.

Скворец поднял голову.

— Э-э-э, что? Ах, оставь, крошка. У меня нет времени для всех этих выкрутасов, — и он снова принялся клевать печенье.

В комнате было тихо.

Пригревшись на солнышке, Джон засунул большой палец правой ноги себе в рот и принялся водить им по тому месту, где уже со дня на день должны были прорезаться зубы.

— Зачем ты это делаешь? — смеясь, спросила Барбара своим звонким голоском. — Ведь тебя никто не видит!

— Знаю, — ответил Джон, принимаясь, будто на губной гармошке, наигрывать на пальцах какую-то смешную мелодию. — Я тренируюсь. Не знаю почему, но это так радует взрослых! Тетушка Флосси чуть с ума не сошла от радости, когда я вчера продемонстрировал ей это. «Золотко! Умница! Чудо! Прелесть!» — разве ты вчера не слышала?

И, опустив ногу, Джон залился смехом.

— Мой фокус ей тоже понравился! — заявила Барбара самодовольно. — Я сама сняла оба своих носочка, и тетушка Флосси сказала, что я такая сладкая, что она готова меня съесть. Правда, забавно? Когда я говорю, что хочу что-нибудь съесть, то я действительно хочу это съесть. Печенье, сухарь или шишечку от кровати… Или что-нибудь еще. Но эти взрослые сами не знают, что говорят. Мне так кажется. Ведь она же не хотела меня съесть на самом деле?

— Конечно, нет. Просто это такой идиотский способ вести беседу, — сказал Джон. — Мне что-то совершенно не верится, что я когда-нибудь смогу понять взрослых. Они кажутся такими глупыми! И даже Джейн с Майклом иногда.

— Ага, — согласилась Барбара, задумчиво стаскивая с себя носки и вновь надевая их.

— Например, — продолжал Джон, они ничего не понимают из того, что мы говорим! Но что гораздо хуже, они совсем не понимают и того, что говорят вещи! В прошлый понедельник я слышал, как Джейн сказала, что она хотела бы знать язык, на котором говорит ветер.

— Помню, — отозвалась Барбара. — Удивительно! А Майкл заявил — ты слышал его? — что Скворец говорит «ти-ли-ли»! Будто не знает, что Скворец говорит на том же языке, что и мы! Я не требую, чтобы Мама и Папа знали это, — они вообще ничего не знают, хотя они такие милые и добрые, — * но Джейн-то с Майклом могли бы…

— Когда-то они могли, — отозвалась Мэри Поппинс, продолжая сворачивать ночную рубашку Джейн.

— Что?! — хором воскликнули Джон и Барбара. — Правда? Вы хотите сказать, что они понимали и Скворца, и Ветер, и…

— И то, о чем говорят деревья, и язык солнечного света, и ночные беседы далеких звезд. Конечно, понимали. Когда-то… — сказала Мэри Поппинс.

— Но как же получилось, что они все это забыли? — спросил Джон, хмуря лоб и пытаясь понять.

— Гм! — задумчиво протянул Скворец, оторвавшись от своего печенья. — Вы и в самом деле хотите знать?

— Просто они стали старше, — объяснила Мэри Поппинс. — Барбара, будь добра, сейчас же надень носки!

— Какая глупость! — удивился Джон.

— Зато это правда, — ответила Мэри Поппинс, потуже натягивая Барбаре носки.

— Нет, — сказал Джон. — Просто Джейн с Майклом глупые, вот они и забыли. А я ничего не забуду, когда вырасту!

— Ия! — поддержала его Барбара и, сунув в рот палец, принялась его самозабвенно сосать.

— Забудете, — сказала Мэри Поппинс уверенно.

Близнецы сели и посмотрели на нее.

— Ха! Только полюбуйтесь на ниэг! — презрительно бросил Скворец. — Они думают, что они восьмое чудо света! Ничего подобного! Все позабудете, точно как Джейн и Майкл.

— Но мы не хотим! — сказали Близнецы, глядя на Скворца так, будто собирались его убить.

Скворец рассмеялся.

— Говорю вам, забудете! — повторил он, после чего добавил, но уже немного мягче: — Не по своей воле, конечно. Но вы и поделать тут ничего не сможете. Еще не было ни одного человека, который бы, самое позднее — к году, не забыл все, о чем знал раньше. Исключая ее, разумеется, — кивнул Скворец в сторону Мэри Поппинс.

— А почему она помнит, а мы не можем? — спросил Джон.

— Она — это особый разговор. Она вообще Большое Исключение. Вам до нее далеко, — усмехнулся Скворец.

Джон и Барбара молчали. А Скворец продолжал разъяснять назидательным тоном:

— Она особенная. Конечно, не в смысле внешности. Любой из моих птенцов, имея всего один день от роду, выглядит куда красивее, чем она…

— Ах ты наглец! — в ярости вскричала Мэри Поппинс и бросилась к нему, замахиваясь передником.

Но Скворец вовремя увернулся и, перелетев на оконную раму, насмешливо чирикнул.

— Что, думала — на этот раз поймала? — засмеялся он, оправляя перья.

Мэри Поппинс лишь фыркнула в ответ.

А солнечный свет тем временем двигался через комнату, разбрасывая вокруг золотые снопы лучей. За окном легкий ласковый ветерок что-то шептал старым вишням, а те отвечали ему.

— Я слышу, — сказал Джон, — как Ветер на улице разговаривает с деревьями… Мэри Поппинс, неужели мы действительно не сможем слышать этого, когда вырастем?

— Слышать вы сможете, — ответила Мэри Поппинс. — Вы лишь не будете понимать…

После этих слов Барбара начала тихо всхлипывать. У Джона глаза тоже были полны слез.

— Ничего не поделаешь. Так уж заведено, — рассудительно добавила Мэри Поппинс.

— Посмотрите! Нет, вы только посмотрите на них! — засмеялся Скворец. — Смотрите, не утоните в слезах! У невылупившегося скворца и то больше ума!

Но Джон и Барбара уже рыдали во весь голос. Они плакали так горько, будто с ними стряслось величайшее несчастье.

Внезапно дверь открылась, и в комнату вошла миссис Бэнкс.

— Мне показалось, что малыши плачут, — сказала она, и подбежав к Близнецам, склонилась над ними.

— Что случилось, мои дорогие? Что случилось, мои золотые, мои конфетки, мои любимые птички? Почему они плачут, Мэри Поппинс? Ведь они весь день были такими тихими…

— Полагаю, мэм, у них просто режутся зубки, — ответила Мэри Поппинс, повернувшись к Скворцу спиной.

— Да-да! Наверное, так оно и есть! — обрадованно воскликнула миссис Бэнкс.

— Не хочу зубов, если они заставят меня забыть все, что я так люблю! — ревел во весь голос Джон из своей кроватки.

— Ия тоже не хочу зубов! — всхлипывала Барбара, зарывая лицо в подушку.

— Мои бедненькие, мои лапочки! Все будет опять хорошо, когда эти противные зубы прорежутся! — успокаивала их миссис Бэнкс, переходя от одной кроватки к другой.

— Как ты не понимаешь! — что есть силы вопил Джон. — Я не хочу! Не хочу зубов!

— He будет ничего хорошего! — выла в подушку и Барбара. — Все будет плохо!

— Да-да-да! Мамочка все знает, мамочка все понимает! Все будет очень-очень хорошо. Вот только наши зубки прорежутся… — нежно ворковала миссис Бэнкс.

С подоконника донесся шум. Это Скворец безуспешно пытался бороться с душившим его смехом. Мэри Поппинс свирепо взглянула на него. В одно мгновение Скворец опомнился и больше ни разу не улыбнулся.

А миссис Бэнкс ласкала детей, качала то одного, то другого, шептала им какие-то слова, которые, по ее мнению, должны были их утешить.