Памела Трэверс - Мэри Поппинс с Вишнёвой улицы (иллюстрации Г. Калиновского)

Огорчённые дети замолчали.

— Видите ли, — продолжал Скворец. — Она совсем особенная. Я говорю не о внешности. Мои птенцы, им хоть от роду один день, и то красивее.

— Какая наглость! — возмутилась Мэри Поппинс и замахала на Скворца фартуком. Но Скворец вспорхнул на верх рамы, прыгнул на карниз и, оказавшись в недосягаемости, пронзительно засвистал.

— Опять не поймала! Небось, уже думала, я у тебя в руках! — И Скворец презрительно затряс крыльями.

Мэри Поппинс в ответ только фыркнула.

Солнечный столп продолжал скользить по комнате, волоча за собой золотистый шлейф. За окном подул лёгкий ветер и стал нежно шептаться с вишнями на улице.

— Слышите, что говорит ветер? — спросил Джон, склонив набок голову. — Неужели правда, миссис Поппинс, что мы вырастем и не будем слышать, что говорят ветер, лучи, деревья?

— Слышать, конечно, будете, — ответила Мэри Поппинс. — Но понимать — нет.

Барбару как будто ударили, и она тихонько заплакала. И у Джона на глаза навернулись слёзы.

— Это непоправимо. Так устроен мир, — взывала к их разуму Мэри Поппинс.

— Взгляните на них! Нет, вы только взгляните! — насмешничал Скворец. — Ревут белугой! Да у моих едва вылупившихся птенцов мозгов и то больше.

А Джон и Барбара, лёжа в своих уютных постельках, плакали навзрыд, такими они чувствовали себя несчастными. Вдруг отворилась дверь и вошла миссис Банкс.

— Мне послышалось, что дети плачут? — сказала она и подбежала к кроваткам.

— Что случилось, мои маленькие? Мои солнышки, мои птички? Почему они так горько плачут, Мэри Поппинс? Весь день они были такие хорошие, не слышно было ни звука. Что тут произошло?

— Да, мадам. Нет, мадам. Конечно, мадам. Это, наверное, зубки, мадам, — говорила Мэри Поппинс, стараясь не глядеть на Скворца.

— Ну конечно, зубки, — поспешила согласиться миссис Банкс.

— Мне не надо никаких зубов. Я забуду из-за них всё самое важное, — голосил Джон, катаясь по кровати.

— И я тоже, — рыдала Барбара, уткнувшись в подушку.

— Бедненькие мои, славненькие. Всё, всё будет хорошо. Вот только вырастут эти гадкие зубки, — успокаивала близнецов миссис Банкс, бегая от одной кроватки к другой.

— Ты ничего не понимаешь! — ещё сильнее вопил Джон. — Мне не нужны твои зубки!

— Никогда, никогда ничего хорошего не будет, — плакала в подушку Барбара.

— Да, да, всё будет хорошо. Мамочка жалеет, мамочка любит своих деток, — нежно ворковала миссис Банкс.

За окном послышался лёгкий писк. Это хихикнул Скворец, но поперхнулся, перехватив грозный взгляд Мэри Поппинс. И уже больше не позволил себе даже улыбнуться, наблюдая происходящее в комнате.

Миссис Банкс ласково гладила близнецов — то одного, то другого, шептала слова, способные, как она думала, утешить даже в самом большом горе.

И Джон вдруг перестал плакать. Он был уже воспитанный мальчик, любил мамочку и помнил, чем он ей обязан. Не её вина, что она, бедняжка, всегда говорит не то, что надо. И всё потому, что не понимает их. И Джон простил свою маму — лёг на спину, всхлипнул, взял ножку и сунул пальчики в рот.

— Ах ты умница! Ну что у нас за умный мальчик! — восхитилась мама. Джон стал водить пальчиками по губам, как будто играл на губной гармошке, и миссис Банкс расцеловала его.

Тогда и Барбара — пусть и её похвалят — оторвала от подушки мокрое личико и двумя ручками сняла сразу обе пинетки.

— Ах ты моё сокровище! — воскликнула с восторгом миссис Банкс, осыпая дочь поцелуями.

— Вот видите, Мэри Поппинс. Вот дети и замолчали. Я всегда их успокою. Всё, всё хорошо, — сказала миссис Банкс, точно пропела строчку колыбельной. — И зубки все вырастут, — прибавила она.

— Да, мадам, — вежливо ответила Мэри Поппинс.

Миссис Банкс улыбнулась близнецам, вышла из комнаты и тихонько притворила дверь.

В тот же миг Скворец разразился гомерическим хохотом.

— Простите, ради Бога, мою неучтивость! — воскликнул он сквозь смех. — Но я правда, правда не могу удержаться. Какая сцена! Боже, какая сцена!

Джон не обратил на него никакого внимания. Он просунул сквозь прутья кроватки голову и сказал Барбаре тихим, идущим от сердца голосом:

— Я ни за что не буду таким, как другие взрослые. Ни за что! — он кивнул головой в сторону Скворца. — Пусть они с Мэри Поппинс говорят, что хотят. Я никогда не забуду их язык.

Мэри Поппинс ничего не сказала, только улыбнулась загадочной, понимающей улыбкой.

— И я не забуду, — сказала Барбара. — Никогда!

— Нет, вы только послушайте их, сохрани, Господи, мои маховые перья, — просвистел за окном Скворец, прижал крылья к бокам и опять давай смеяться. — Как будто это от них зависит! Вот умора! Ещё месяц-два, ну от силы три, и они забудут даже, как меня звать, глупые кукушонки. Глупые, желторотые, беспёрые кукушонки. Ха! Ха! Ха! — И Скворец расправил свои крапчатые крылья и улетел…

Прошло немного времени, у близнецов появились зубки, как тому положено, и весь дом отпраздновал их первый день рождения.

На утро после торжества Скворец, только вернувшийся в дом № 17 по Вишнёвой улице с далёких Бермуд, сел по обыкновению на подоконник.

— Привет! Привет! Привет! Вот мы и вернулись, — весело насвистывал он. — Ну как вы, дорогуша? — не очень почтительно обратился он к Мэри Поппинс, склонив голову набок и глядя на неё ясным, блестящим глазом.

— В вашем приветствии никто не нуждается, — вскинула голову Мэри Поппинс.

— Узнаю старушку. Ни капельки не изменилась! А как наши кукушонки? — Скворец взглянул на постельку Барбары. — Ну, Барбарина, есть ли сегодня что-нибудь вкусненькое для скворушки?

— Ба-ля, ба-ля, ба-ля, — пролепетала Барбара, уписывая овсяное печенье.

Скворец, слегка удивившись, прыгнул на шишечку кровати.

— Я спрашиваю, — отчётливо произнёс он, — есть ли что-нибудь вкусненькое для скворушки?

— Бу-лю, бу-лю, бу-лю, — пролепетала Барбара, глянула на потолок и проглотила последнюю крошку.

Скворец уставился на неё блестящими глазками.

— Ха! — вдруг воскликнул он и вопросительно взглянул на Мэри Поппинс. Она ответила ему долгим говорящим взглядом.

Скворец порхнул на кровать Джона. Джон крепко прижимал к себе белую кудрявую овечку.

— Как меня зовут? Как меня зовут? Как меня зовут? — пронзительно закричал Скворец, чувствуя какое-то беспокойство.

— Бе-бе-бе, — сказал Джон, открыл рот и ухватил зубками ногу овечки.

Тряхнув головой, Скворец отвернулся.

— Значит, свершилось, — тихо сказал он Мэри Поппинс.

Она кивнула.

Скворец какой-то миг удручённо глядел на близнецов. Потом пожал крыльями в крапинках.

— Ну что ж. Я ведь знал, что так будет. И всегда говорил им это. А они не верили. — Он немного помолчал, глядя на кроватки.

И вдруг резко встряхнулся.

— Да-а, надо скорее лететь домой. К себе на трубу. Пора приниматься за весеннюю уборку. — Он перелетел с кровати на подоконник и обернулся.

— А скучно будет без них. Я любил поболтать с ними. Мне будет их не хватать.

И он смахнул что-то крылом с глаз.

— Плачешь? — усмехнулась Мэри Поппинс.

Скворец сразу взял себя в руки.

— Плачу? Да нет. У меня… э-э… лёгкая простуда. Продуло на обратном пути. Ничего серьёзного.

Он выпорхнул в окно, сел на карниз, почистил клювом пёрышки.

— Прощайте! — весело просвистел он, расправил крылья и улетел…

Глава 10. Полнолуние

Весь день Мэри Поппинс носилась как заведённая. В такие дни к ней не подступишься. Что Джейн с Майклом ни сделают, всё не по ней. Близнецам и то сегодня досталось. Джейн и Майкл старались не попадаться ей на глаза.

— Давай превратимся в невидимок, — сказал Майкл.

— Давай. Спрячемся за софу, и нас никто не увидит. Возьмём копилки, посчитаем, сколько у нас денег. А после ужина, глядишь, она подобреет.

Так они и сделали.

— Шесть пенни и четыре — будет десять. И ещё полпенни и три пенни… — быстро считала Джейн.

— Четыре пенни и три фартинга и… и всё, — вздохнул Майкл, складывая монеты стопкой.

— Вполне хватит для бедных, — фыркнула Мэри Поппинс, заглянув за софу.

— Это не для бедных, — обиделся Майкл. — Я для себя коплю.

— А, хочешь купить аэроплан, — презрительно проговорила Мэри Поппинс.

— Не аэроплан, а слона. У меня будет собственный слон. Как Лиззи в зоопарке. И я буду вас возить, — сказал Майкл, искоса поглядывая на Мэри Поппинс: как она отнесётся к этой идее.

— Хм! Какие глупости! — опять фыркнула Мэри Поппинс, но было видно, что она немного смягчилась.

— Интересно, — вдруг сказал Майкл, — что делается в зоопарке ночью, когда все уходят?

— Забота кота убила, — выпалила Мэри Поппинс.

— Так то забота, а мне просто хочется знать. Может, вы знаете?