Владимир Аникин - Русские народные сказки

— Ну, брат, теперь ты к своей хозяйке лучше и не показывайся, а то беда будет.

— Нет, ничего не будет, слова худого не скажет!

— Ну, нет, мужик! Если за это да не обругает тебя хозяйка, так вот двенадцать телег с солью — все отдам тебе, и с волами!

— Хорошо!

Пошли в деревню. Добрались до двора. Хозяин обоза стал в сенях и слушает, а мужик вошел в избу:

— Здравствуй, жена!

— Здравствуй, муженек! Что ж, променял волов?

— Променял.

— Где же телега?

— За козу отдал.

— А коза где?

— За кошелек пошла.

— А кошелек где?

— За перевоз взяли.

— Ну, хорошо, что сам-то назад воротился!

Раздевайся скорей да садись за стол, пообедай; чай, давно проголодался? О волах не кручинься: нет волов — и заботы у нас не будет!

Мужик сел за стол и кричит:

— Эй, хозяин! Ступай в избу, ну что — слышал? Правда моя!

— Правда, земляк, — сказал обозник, — забирай все двенадцать телег — и с солью и с волами.

Вот так-то и разбогател мужик и стал себе жить-поживать да добра наживать.

Худая жена

(Из сборника А. Н. Афанасьева «Народные русские сказки»)

атюшка, жениться хочу, матушка, жениться хочу! — говорил добрый молодец.

— Женись, дитятко!

И женился, выбрал себе худую жену: понравилась сатана лучше ясного сокола, и пенять не на кого, сам себе виноват! Живет с нею и кулаком слезы утирает.

Пошел раз на сходку, где судят да рядят; постоял там и воротился домой.

— Где был, — спросила жена, — что слышал?

— Да говорят: новый царь настал, новый указ наслал, чтоб жены мужьями повелевали.

Он думал пошутить, а она запомнила.

— Ступай, — говорит, — на речку рубахи мыть, да возьми веник — избу подмети, да сядь к люльке — дитя качай, да щи, кашу свари, пироги замеси!

Муж хотел было молвить: «Что ты, баба! Myжицкое ли это дело?» Да как взглянул на нее — холодом облило, язык к горлу пристал. Потащил белье, замесил пироги, в избе прибрал — и ничем не угодил.

Прошел год и другой; наскучила добру молодцу такая жизнь, да что делать? С горя выгадал выгадку. Была в лесу яма глубокая, конца-дна не видать; взял он — заклал ее сверху палочками, затрусил соломкою; приходит к жене и сказывает:

— Ты не знаешь, жена, как в лесу-то клад есть — и звенит, и гремит, и золотом рассыпается, а в руки никак не дается; я подошел было к нему, нос с носом стоял, дак мне не дался — посылай, говорит, жену!

— Ну, пойдем, пойдем!

Пошли в лес.

— Тише! Тут провальная земля, отсюда клад выйдет.

— Ах ты, дурень мужик! Всего боишься. Вот как я-то прыгну!

Прыгнула на солому и провалилась в яму.

— Ну, ступай! — молвил муж. — Я теперь отдохну.

Отдыхал он месяц и другой, а там и скучно стало без жены. Выйдет в лес, выйдет в поле, подойдет к речке — все об ней думает:

«Может, стала она и тиха и смирна; дай-ка выну опять!»

Навязал коробью, опустил под землю; слышит — села, тянет вверх, вот и близко… глядит, ан в коробье чертенок сидит! Мужик испугался, чуть веревки из рук не выпустил.

Взмолился чертенок, закричал ему вслух:

— Вынь меня, мужичок! Твоя жена всех нас замучила, загоняла. Повелишь что творить, стану тебе вечно служить; вот хоть сейчас побегу в боярские хоромы, мигом заварю кашу, буду днем и ночью стучать да бояр выживать, а ты скажись знахарем, приди, закричи на меня — я выскочу и уйду. Ну, ты и греби деньги лопатою!

Мужик вытащил коробью; чертенок выпрыгнул, отряхнулся — и поминай как звали!

В тот же день в боярском дому все пошло наизворот. Стали искать доку: добрый молодец вызвался докою, выгнал черта и получил плату хорошую.

Скоро пронесся слух, что у князя во дворце, в высоком тереме завелись домовые и не дают княжнам покою. Из конца в конец разослали по всей земле гонцов звать-собирать знахарей. Со всех царств собрали — нет проку, домовые стучат и гремят.

Пришел и наш дока, узнал старого знакомого, стал на чертенка и кричать и плевать; чертенок и не думает бежать, полюбилось ему в княжем терему жить.

— Погоди ж, когда так! — закричал дока. — Эй, жена! Поди сюда.

Тут чертенок не высидел и со всех ног махнул из-за печки вон.

Доке честь, доке слава, дока деньги гребет; но недаром говорят, что и в самом раю тошно жить одному.

Сгрустнулось добру молодцу, и пошел опять жену искать. Навязал коробью и опустил в яму: баба села, он и потащил ее кверху.

Вот уж близко! Баба вверх подымается, а сама зубом скрипит да кулаками грозит. Со страстей затряслись у мужа руки, сорвалась коробья — и загремела жена по-прежнему вниз, в яму.

Барские гуси

(Из сборника А. Н. Афанасьева «Народные русские сказки»)

одного мужика была жена сварлива и упряма: уж что, бывало, захочет, дак муж дай ей, и уж непременно муж соглашайся с ней. Да больно она льстива была на чужую скотину: как, бывало, зайдет на двор чужая скотина, дак уж муж и говори, что это ее. Страшно надоела жена мужу.

Вот однажды и зашли к ней на двор барские гуси. Жена спрашивает:

— Муж, чьи это гуси?

— Барские.

— Как — барские!

Вспылила со злости, пала на пол.

— Я умру, — говорит, — сказывай: чьи гуси?

— Барские.

Жена охает, стонет. Муж наклонился к ней:

— Что ты стонешь?

— Да чьи гуси?

— Барские.

— Ну, умираю, беги скорей за попом.

Вот муж послал за попом; уж и поп едет.

— Ну, — говорит муж, — вот и священник едет.

Жена спрашивает:

— Чьи гуси?

— Барские.

— Ну, пускай священник идет, умираю!

Вот исповедали ее, приобщили, поп ушел. Муж опять:

— Что с тобой, жена?

— Чьи гуси?

— Барские.

— Ну, совсем умираю, готовь домовище! Изготовили домовище. Муж подошел:

— Ну, жена, уж и домовище готово.

— А чьи гуси?

— Барские.

— Ну, совсем умерла, клади в домовище. Положили в домовище и послали за попом.

Муж наклонился к жене, шепчет:

— Уж домовище подымают, нести хотят отпевать в церковь.

А она шепчет:

— Чьи гуси?

— Барские.

— Ну, несите!

Вот вынесли домовище, поставили в церкви, отпели панихиду.

Муж подходит прощаться.

— Уж и панихиду, — говорит, — отпели; выносить хотят на кладбище.

Жена шепчет:

— Чьи гуси?

— Барские.

— Несите на кладбище!

Вот и вынесли; подняли домовище опущать в могилу, муж нагинается к ней:

— Ну, жена, уж тебя в могилу опущают и землей тотчас засыплют.

А она шепчет:

— Чьи гуси?

— Барские.

— Ну, опущайте и засыпайте!

Домовище опустили и засыпали землею. Так уходили бабу барские гуси!

Завещиние

(Из сборника И. А. Худякова)

ил-был мужик. Умирает у него отец и говорит:

— Ты, мой сын, живи так: чтобы ты никому не кланялся, а тебе бы все кланялись, и калачи бы ел с медом!

Умер отец. А этот мужик живет год — прожил сто рублей: никому не кланялся и все калачи ел с медом. Живет другой — прожил другую сотню. На третий год прожил третью сотню. И думает: «Что же это? Сотни у меня не прибавляются, а все убавляются!»

Приходит, рассказывает дяде. Дядя ему и сказал:

— Эх, ты! Выезжай-ко ты раньше всех на пашню, никому и не будешь кланяться, а тебе все будут кланяться. А приезжай домой поздно, тебе калач-то будет казаться с медом.

Жена-спорщица

(Из сборника А. Н. Афанасьева «Народные русские сказки»)

ыла у одного мужа жена, да только такая задорная, что все ему наперекор говорила…

Надоела жена мужу, вот он и стал думать, как бы от нее отделаться. Идут они раз к реке, а вместо моста на плотине лежит перекладина. «Постой, — думает он, — вот теперь-то я ее изведу».

Как стала она переходить по перекладине, он и говорит:

— Смотри же, жена, не трясись, не то как раз утонешь!

— Так вот же нарочно буду!

Тряслась, тряслась да и бултых в воду!

Жалко ему стало жены; вот он влез в воду, стал ее искать и идет по воде вверх по течению.

— Что ты тут ищешь? — говорят ему прохожие мужики.

— А вот жена утонула, вон с этой перекладины упала.

— Дурак, дурак! Ты бы шел вниз по реке, а не в гору; ее теперь, чай, снесло.

— Эх, братцы, молчите; она все делала наперекор, так уж и теперь, верно, пошла против воды.

Брито — стрижено

(Из сборника А. Н. Афанасьева «Народные русские сказки»)

ужик обрил бороду и говорит:

— Смотри, жена, как я чисто выбрился.

— Да разве это брито? Это так только — стрижено!

— Говори: брито.

— Нет, стрижено!

— Говори: брито.

— Нет, стрижено.