Кощеевич и война - Алан Григорьев

стало видно пламя чужих костров, а в траве, будто драгоценные камни, сияли светлячки. Всюду слышались радостные голоса и смех. Кто-то ударил по струнам и затянул залихватскую песню. С другой стороны отозвались звонкие бубенцы и барабаны. Веселье распространялось по лесу, как пожар, и когда на их поляну ворвались ряженые, они даже не узнали царя — оп, и вовлекли всех в хоровод. И Яромир с удивлением обнаружил, что ему это нравится. А ещё — что он улыбается.

В самую короткую ночь года с его души словно смыло золу и пепел прошлого. Он вдруг понял: война закончилась, жизнь продолжается, а былые горести — совсем не повод отвергать новые подарки судьбы. Горе отболело и отпустило, вместо него осталась светлая память. И было так приятно снова вдохнуть полной грудью, больше не чувствуя, как сердце сжимают невидимые оковы.

На рассвете девицы пошли пускать венки по воде, а Яромир с другими парнями полез купаться. Криками они распугали русалок — то-то смеху было!

А спустя всего пару дней Радосвет и Радмила поссорились. Только что всё было прекрасно — и на тебе!

Яромир вошёл в залу (такую непривычно светлую с распахнутыми настежь ставнями) как раз в момент, когда Радмила упрекала царя:

— Представь, каково мне было? Тебе самому нравится, когда что-то делают за твоей спиной?

Радосвет сидел на новом резном троне, который ещё даже лаком не покрыли, — решил-таки избавиться от отцовского и завести свой. Сестра нависала над ним, опираясь рукой о спинку, и её глаза метали молнии — Яромир сразу понял, что Радмила очень зла. Зато Радосвет выглядел безучастным и каким-то… уставшим, что ли?

— В который раз повторяю тебе: успокойся.

— Чтобы я успокоилась, ты должен мне ответить!

И тут Радосвет, стукнув кулаком по подлокотнику, рявкнул:

— А ну не дави на царя!

Радмила резко выпрямилась (стало так тихо, что слышно было, как глупая муха бьётся в окно), а потом выбежала из залы и даже не остановилась, когда Яромир её окликнул.

— Что тут у вас произошло? — Он поморщился, когда хлопнула дверь.

— Признаться, я сам до конца не понимаю. — Радосвет в задумчивости потёр подбородок. С недавних пор он решил отрастить небольшую бородку, чтобы выглядеть не слишком юным. — Ты же её знаешь. Налетела, как коршун. Я говорю: надобно разобраться. А ей ответ сразу вынь да положь.

Яромир вздохнул:

— Радмила бывает резкой, это правда… Но чтобы настолько… её нужно было очень сильно задеть. А чего она узнать-то хотела?

— Кто её пленника пытал, — развёл руками царь.

— Лютогора, что ли?

— Ну а кого ж ещё? Понимаешь, какая тут загвоздка: я в самом деле этого не приказывал. Хотя, не скрою, руки не раз чесались.

— Может, кто-то из бояр приметил да выслужиться захотел? Небось опять Белоярычи. Кто у нас там темницами заведует? Милолюб?

Радосвет покачал головой:

— Может, не выслужиться, а наоборот. Скажем, Бранеборычи учинили самоуправство, чтобы на Белоярычей всё свалить… Это на войне было просто — все дивьи заодно. А теперь началась мышиная возня.

— Ух, как я это всё ненавижу! — буркнул Яромир. — И чего им мирно не живётся?

От интриг боярских родов у него порой болела голова, он с трудом разбирался в хитросплетениях дворцовых отношений. А не разбираться было нельзя. Не ровён час, пропустишь заговор против царя…

— Породниться они хотят. Сватают мне дочек своих. — Радосвет задумчиво повертел на пальце перстень Вечного Лета. — Думаю, друже, и впрямь мне жениться пора. Иначе в покое не оставят.

Яромир не поверил своим ушам: неужели дождались? И ста лет не прошло!

— Рад это слышать. А на ком?

— На Таисье, конечно же. Одна у меня любовь, без неё мне и жизнь не мила.

— На смертной?! — У Яромира глаза на лоб полезли. — Ты в своём уме? Бояре её ни за что не примут. Не приведи боги, отравят. Или ещё как-нибудь изведут.

— При отце, может, так оно и было бы, а при мне — пусть только попробуют! Я им кто: царь или огнепёскин хвост?!

Яромир понимал, что этой женитьбой Радосвет может настроить против себя весь двор. Друга нужно было отговорить во что бы то ни стало.

— Но в Диви никогда не было смертной царицы. И наследника-полукровки тоже не было.

— Мир, прошу, хоть ты не начинай. Мы с тобой давным-давно всё обсудили. Между прочим, твоя покойная невеста тоже была нечистых кровей, и тебя это не смущало.

— Как видишь, это не принесло мне счастья. — Яромир опустил голову. — И к тому же я не царь.

— А я — царь. Значит, будет по-моему! — Радосвет вцепился в подлокотники так, что побелели пальцы. — Но мне важно знать: могу я на тебя рассчитывать? Поддержишь меня или станешь одним из этих «дуреборычей»?

— Я всегда буду на твоей стороне, что бы ты ни сделал. Не зря же мы братались, кровь мешали. — Яромир приложил руку к сердцу. — Но, когда мне что-то не нравится, молчать тоже не буду, уж прости.

— За это я тебя и люблю, — с видимым облегчением улыбнулся Радосвет.

В этот миг Яромиру пришла в голову спасительная мысль, и он попытался за неё ухватиться:

— Послушай, я одного в толк не возьму: а как твоя Таисья в Дивье царство попадёт? Это ведь ой как непросто.

— Так срок подходит. Пока мы с Навью воевали, в Дивнозёрье как раз полвека прошло, скоро вязовое дупло от них к нам вновь откроется. Таисия съест молодильное яблоко, которое я ей оставил, и придёт, чтобы начать всё заново здесь, со мной. Она меня всю жизнь ждала, понимаешь?

Яромир посмотрел на царя. А ведь он прав. Подобная любовь только в сказках и встречается, и, если случилось такое чудо, нельзя от него отказываться. Наоборот —