Наследник богов - Нира Страусс

и осмотрелась, пытаясь разобраться, куда ее забросил Сет… Осматривать оказалось почти нечего. Четыре стены образовывали довольно тесную камеру – шагов десять в поперечнике. Найла задрала голову и нахмурилась: метрах в трех от пола эти четыре стены начинали клониться друг к другу, сходясь в одной точке, как внутри небольшой пирамиды. В каждой из треугольных граней было пробито крошечное оконце, через которое лился рассеянный серебристый свет.

Луна. Выходит, уже стемнело.

«Она сказала, что вчерашняя ночь станет для меня последней…»

Найла двинулась вдоль известковой стены, отчаянно ощупывая ее в поисках хоть какого-нибудь намека на потайную дверцу, и не сразу поняла, что очередной шаг прозвучал не так, как прежние. Бросив взгляд под ноги, она увидела квадратный деревянный люк. Сердце замерло, а пальцы уже царапали щель, силясь подцепить крышку, но тщетно. Слишком плотно пригнана и потянуть не за что, значит, открывается с обратной стороны.

Она саданула кулаком по крышке и выругалась про себя – теперь еще и костяшки болят.

Внезапно камеру залил яркий движущийся свет. Он проник по очереди в каждое из четырех окон, словно прожектором освещая камеру снаружи по кругу, а потом до Найлы донесся пронзительный леденящий душу крик. Который она уже слышала однажды.

– Не может быть, – прошептала она, вертясь, словно безумная, по камере за этим светом и пытаясь по мелькающим в окнах фрагментам восстановить сияющее за стенами целое.

Сияло оно ярче полной луны и оставляло за собой мерцающую россыпь серебристых крапинок, напоминающих блестки… А потом вдруг погасло. Свет померк, вновь погружая все в еще более густую тьму. Секунду спустя над головой Найлы раздался гогот и что-то бухнулось ей в руки. Отшатнувшись в испуге, она отпихнула от себя небольшой мягкий комок. Который возмущенно загоготал в ответ.

– Чафу?! – выдавила Найла, вжимаясь в стену.

Снова гогот. Она потерла глаза, не веря, но ей действительно кинулся в ноги маленький облезлый гусь – только вместо того, чтобы ущипнуть, как он делал сколько Найла себя помнила, ласково прильнул вылинявшей головой к коленям.

– С ума сойти, это ты. – Найла сползла по стене, усаживаясь на корточки и разглядывая его вблизи. – Последний раз я тебя видела в гостинице…

Она не стала добавлять, что с тех пор ни разу о нем не вспомнила. Как-то это бессердечно, и потом, кто его знает, может, он понимает ее слова. Тогда ясно, почему он за ней гонялся годами: добрых слов для лапчатого питомца Феми у Найлы не находилось никогда.

В последний раз потершись клювом о ее ногу, Чафу неуклюже скакнул к противоположной стене. Опешившая Найла уже хотела последовать за ним, но оттуда вдруг ударил тот же яркий свет, что недавно лупил в окна. Не успела она уткнуться лицом в ладони, спасая горящую сетчатку, как ее обдало ветром и прижало обратно к стене.

Через несколько секунд свет и ветер исчезли, однако все волоски на теле Найлы по-прежнему стояли дыбом.

Отняв ладони от лица, она посмотрела туда, куда ускакал Чафу. И, увидев тень размером куда больше ее собственной – больше самой этой камеры, кажется, – закричала. На пол опустилось мерцающее серебристое облако, окутывая крылья птицы, великолепнее которой Найла еще не видела. Птица прятала голову под крылом, словно чистила перья, а когда вытащила – очень знакомым движением, – на Найлу воззрились два прекраснейших глаза, вселяющих трепет.

Клюв удлинился сантиметров на тридцать и заострился, будто лезвие ножа. Перья на округлой голове переливались пурпуром, а на шее переходили в серый, укрывая серебром все тело, кроме грудки – белой, словно снег, без единого пятнышка или отметины. Длинные ноги, стройнее и изящнее журавлиных, впивались в камни пола восемью огромными смертоносными желтыми когтями.

Ноги шагнули вперед, грозный клюв оказался у самого лица Найлы, и она машинально попятилась:

– Погоди, стой! Потише!

Птица, как ни поразительно, повиновалась, заставив Найлу усомниться, что это и вправду Чафу. Но как тут отрицать? Он преобразился у нее на глазах, не таясь… Воспринимать его по привычке вредным лапчатым увальнем уже не получится, она только оскорбит сама себя и свой рассудок.

Преображенный Чафу позволил ей приблизиться и осторожно почесать перья на шее, оказавшиеся нежнее шелка. Ростом он был теперь намного выше Найлы и едва помещался в этой тесной клетушке.

– Спасибо, что прилетел, Чафу, – прошептала Найла, искренне тронутая. – А если ты еще и люки умеешь открывать, цены тебе не будет.

«Я умею кое-что получше», – отозвался в голове тот самый гулкий голос, который велел ей дышать.

Не дожидаясь реакции, красавец оттолкнул Найлу клювом и с силой захлопал крыльями. Поднимая сильнейший ветер, он взмыл вверх и в каких-нибудь два взмаха оказался под самым сводом, а потом, описав идеальную дугу, словно прыгун с вышки, устремился к стене. Найла едва не вскрикнула, испугавшись, что он разобьется, но тот в сполохе света вновь превратился в маленького Чафу, который легко уместился в оконном проеме.

И гоготнул оттуда пару раз.

– Чафу, ты… Ты разговариваешь? – упрекнула его Найла. – Это значит…

Чафу нетерпеливо ринулся вниз и, преобразившись на лету, спикировал прямо к ней. Огромные когти, не давая опомниться, обхватили руку у самого плеча, и ступни Найлы оторвались от каменных плит. Она успела только уцепиться в испуге за кожистую стройную ногу свободной рукой.

Он поднял ее к одному из окон, оказавшемуся вблизи чуть шире, чем представлялось снизу.

«Выбраться отсюда можно только так, дуреха. И называй меня моим истинным именем – Бенну».

Найла запрокинула голову, но увидела только раздувающиеся перья.

Он сказал «Бенну»?

Бенну, священная птица?

Это же… Это…

Это логично. По преданиям, Бенну сотворил себя из пепла священного древа в Солнечном храме Ра. Том самом храме, который столетиями оберегала Феми как богиня-хранительница. Том самом храме, который все это время располагался под их домом.

А значит, Феми не подбирала Чафу гусенком, которого из-за невероятного уродства бросила собственная мать-гусыня. Еще одна выдумка.

«Мы с Уаджит подружились, когда наши судьбы пересеклись, а потом она решила поселиться с вами и я принял обличье обыкновенной речной птицы… Бог Геб принял меня за простого расула – какое невежество! А теперь, будь добра, сделай честь своему прозвищу, маленькая тюбан, и полезай».

Найла, вздохнув, велела мыслям утихнуть. Все это она обдумает позже. Года через два, может, когда наберется сил уложить все это в голове.

– Придется снова стать той девчонкой, которая послушно лезла в любую дыру…

Проем шириной около сорока сантиметров. И около тридцати в высоту. Зато глубина изрядная, с первого взгляда понятно. Толщина известняковой стены здесь около полутора метров, может, даже чуть больше, а значит, она в какой-то момент окажется в этой кишке целиком, прежде чем пролезет насквозь.

Ничего, благодаря отцу она с малых лет и не такое проворачивала. Ну и, если застрянет, Бенну ее выдернет за ноги… Наверное.

Сунув для начала одну руку в проем, она нащупала в камне подходящую щель, чтобы зацепиться. Потом свесила ноги вдоль стены, убеждаясь, что держится.

– Все, можешь отпускать.

Когти разжались, и Найла сунула освободившуюся вторую руку, нащупывая, за что еще ухватиться и подтянуться, чтобы…

Бенну избавил ее от лишних трудов, упершись крепким лбом ей в зад и резко подкинув. Найла рыбкой влетела в отверстие на полкорпуса, радуясь, что заранее вытянула руки, иначе застряла бы намертво.

– Супер, дальше я сама! – крикнула она, не зная, благодарить за помощь или проклинать.

Ползти по-пластунски не составило труда: каменные блоки оказались отлично отполированы. Вскоре она уже обхватывала пальцами край противоположного прямоугольного проема и, преодолев последний отрезок тоннеля, высовывала голову и плечи наружу, всей грудью вдыхая прогретый воздух. А потом глянула вниз, прикидывая, удастся ли спрыгнуть из окна этой непонятной темницы, в которую ее заточил Сет.

Сердце чуть не выскочило из груди.

До земли оказалось так далеко, что поверхность расплывалась невнятными темными пятнами. Еще непонятнее было