Записки для Пелле - Марлис Слегерс

«Я в математике соображаю побольше него, – хотелось мне закричать, – и помочь тебе могу куда лучше!» Тычок в жизни не получал оценки выше тройки, а я – ниже пятёрки с минусом. Я наизусть знаю число «пи», до тридцать первой цифры после запятой: 3,141592653589793238462643383279. Я могу решить любой пример. Я знаю первые двадцать цифр пятидесятого простого числа. Подозреваю, что Тычок без ошибки не назовёт даже семи простых чисел. Но ничего этого я не сказал. Потому что знал: есть другая причина, по которой Эва хотела делать домашку с Тычком. И я промолчал.

Весь день я следил за тем, как часто Эва смотрит на Тычка и каким взглядом. Эва и Тычок? Да она всего несколько месяцев назад говорила, что влюбляются только идиоты, и что она всю жизнь хочет быть одной! Как её тётя Агнес, которая объездила весь мир в одиночестве, ведь у неё нет ни мужа, ни детей, с которыми нужно считаться. Но в тот день я видел, как Эва смеётся над шутками Тычка, как приглаживает волосы, когда смотрит на него, как приосанивается, отчего кажется ещё выше. Похоже, любовь уже не представлялась ей таким уж идиотизмом.

Тычок время от времени подмигивал ей, и щеки Эвы загорались тем же огнём, что и волосы.

Той Эве, которая краснеет от подмигиваний Тычка, я не хотел рассказывать о папиных записках. Но если я ничего больше не смогу ей рассказать, то на свете не останется никого, кто бы знал обо мне всё.

Вздохнув, я снова вспомнил о записке. «Дорогой Пелле, как ты поживаешь?»

Придётся самому решить, как быть с этим вопросом. Может, стоит привыкнуть к тому, что мы с Эвой всё реже будем проводить время вместе, уж точно если она заведёт дружбу с Тычком. Я встал и порылся в ящике в поисках ручки и бумаги. Вот бы у папы в урне был телефон (я имею в виду не бумажный, который дарят умершим китайцы, а настоящий), тогда я мог бы просто послать ему сообщение. Кто в наше время пишет письма?! Что мама сделала с папиным телефоном, я не знал. Подобные вопросы давались мне трудно: от них мама часто бросалась в слёзы.

Поначалу я иногда звонил на папин номер. Представлял себе, что будет, если он ответит: «Папа на проводе!» А вдруг он вовсе не умер, а сидит где-нибудь на необитаемом острове, где никто не может его найти? Взял и уехал, потому что хотел немного побыть в одиночестве? Просто на каникулы. Я бы его понял: мне порой тоже хочется побыть одному.

«Вы позвонили Ричарду. Оставьте сообщение, и я как можно скорее вам перезвоню. Хорошего дня!» В первый день п.с.п. я позвонил по папиному номеру раз одиннадцать подряд, просто чтобы послушать его голос. Хотелось кричать в ответ, что вовсе он не перезвонит и нечего врать. Но каждый раз я молча отключался.

Шаркая по полу носками, я вернулся на диван. Мама на миг подняла на меня глаза и снова нырнула в сериал.

Зажав колпачок ручки в зубах, я уставился на белый лист. И как же у меня дела? В школе хорошо, разве что всё опять слишком просто. На футболе тоже отлично. Последнее время я не болел, так что и тут порядок. Я всё ещё очень тощий, ходячий мешок костей. Но мама говорит, что, когда я стану старше, всё само собой исправится. Я наращу мышцы. По росту я не отстаю от сверстников. Самый низкорослый человек на свете едва дорос до 55 см. Если поставить троих таких друг на друга, они будут со мной примерно одного роста. Так что расту я по плану.

Выходит, всё вроде бы хорошо, если посмотреть со стороны. Пожевав колпачок и поразмыслив ещё четверть часа, я наконец принялся писать ответ.

Привет, пап!

Дела у меня неплохо. (Правда, и не хорошо.) Только вот живётся вер тебя невесело. В новогоднюю ночь я обжёгся о фитиль фейерверка. Хотел понять, как он устроен, но кончилось это плохо. У основания большого пальца до сих пор виден розовый след от ожога. Ну а вообще… стрёмно, что тебя больше нет. Иногда я на тебя злюсь. Ужасно злюсь! (Извини!)

Кстати, ты знал, что на Сулавеси – это такой остров в Индонезии – делают кукольные копии умерших и ставят их на специальный балкон? Там куклы охраняют мёртвых, которые похоронены сзади, в склепе. Я ещё подумал, обрадовалась бы мама, если бы я сделал куклу, похожую на тебя? Если честно, подозреваю, что вряд ли.

Ты сейчас стоишь в гостиной, на шкафчике у телевизора, и в то же время тебя нигде нет. Мы с мамой точно в коконе. Ну, знаешь, как куколки. Только те вылезают из кокона в среднем через одиннадцать дней. И превращаются в бабочек. Правда, есть вид, который сидит внутри четыре года! Я уже давно жду, когда же мы наконец выберемся наружу. А вот маме, похоже, в коконе нравится, она всё плетёт и плетёт новые слои. Иногда дышать нечем.

Я по тебе скучаю. Пока!

Пелле

Я сложил листок и окинул взглядом комнату. Это просто смешно – писать отцу, которого больше нет. И что теперь? Засунуть ответ в коробку? Выбросить? Или просто положить куда-нибудь? Краем глаза я заметил урну. И кое-что придумал.

Дождавшись, когда мама ляжет спать, я осторожно спустился в гостиную.

В темноте урна казалась большой и пугающей. Первое время п.с.п. я то и дело дотрагивался до неё. Надеялся, что это меня как-то утешит. Но на ощупь урна была холодной и твёрдой – ничего утешительного. И я перестал. Но мне по-прежнему странно было думать, что внутри папа. Я положил руку на крышку. Я знал: чтобы открыть урну, нужно одной рукой прижать её к животу, а другой повернуть крышку. Та не поддалась, только слегка заскрипела. Я в панике оглянулся на дверь. Чего доброго, мама услышит, спустится посмотреть, а тут я с открытой урной в руках! Зря я это придумал. Я собрался было поставить урну на место, как крышка вдруг повернулась. Внутри лежала горка папиного пепла. Сначала папу ссыпали в пакетик, но мама перенесла его в урну. Только бы не уронить: ведь тогда папа разлетится по всей комнате, придётся собирать его пылесосом. Не ставить же потом на место урны пылесборник!

Я торопливо бросил записку в урну. Не разглядывая пепел (мне рассказывали, что в нем иногда остаются осколки костей, и