Кощеевич и Смерть - Алан Григорьев

Мары издавна занимались охраной внутренних покоев. Все были как на подбор — черноволосые, скуластые, смуглые, гибкие, как речной тростник. У каждой за поясом две изогнутые сабли. А в широченных шароварах можно хоть яд спрятать, хоть дымовуху, хоть полюбовника. Улыбнётся такая, сразу увидишь: зубы острые, как у щуки, ещё и язык длинный, змеиный. Красотки, в общем. Нет, без шуток — бывает такая красота, от которой одновременно испытываешь и восторг, и ужас. Вот такие и были мары — два десятка сестёр, все на одно лицо. Впрочем, одну из них — Маржану — Лис отличал от других. И она его тоже привечала. Могло бы всё у них сладиться, но… эх, не срослось.

Кощеевич вздохнул. Он не любил вспоминать ту ссору. Потому что неизбежно приходил к мысли, что поступил плохо, и надо было бы извиниться. Но во-первых, извиняться его не учили, а обычного «прости» оказалось недостаточно — уж это он пробовал. А во-вторых, Маржана просто ушла, и где её теперь искать, Лис понятия не имел.

Глупое сердце ёкнуло: может, всё-таки вернулась? Но в следующий миг стало ясно — нет, это другая мара. Муна, или как её там?

— Угу, — буркнул он, принимая свиток из её рук, и тут же улыбнулся. Перед подчинёнными следовало держать лицо. Май — не в счёт. — Как служба идёт?

— Всё хорошо. Как обычно, — поклонилась Муна.

Кощеевич был готов её расцеловать (и непременно сделал бы это, будь на её месте Маржана). Хоть у кого-то в этом проклятом замке всё хорошо!

Но он рано обрадовался, потому что мара решила уточнить:

— А что делать с Кощеевыми узниками, княжич? Палачи интересуются: пытать али не пытать?

— С ума сошли? — ахнул Лис. — Отпустите всех сейчас же!

— А тех, кто сам идти не может? Может, того? — Муна положила ладони на рукояти сабель. — Из милосердия.

Кощеевич закатил глаза. Ну конечно, что ещё могла предложить мара!

— Нет, мы поступим иначе… — Он задумался: а что бы сделал Май на его месте? — Так, чтобы через три дня… нет, через два! — у меня был письменный отчёт. Сколько всего узников, их имена, возраст, кто таковы, давно ли в заключении и в каком они состоянии. Всех, кто может ходить, — выпустить. Кто не может — разместить в казармах и пригласить лекарей. Безумцев поселить отдельно. Всё понятно?

— Так точно. Вот только… — мара замялась.

— Что?

— Писать мы не обучены. Может, проще всех убить? С чистого листа так с чистого листа.

Лис шумно вдохнул, выдохнул. Терпение — княжеская добродетель. Помни, ты — правитель. Это звучит гордо (а ощущается жалко, но это ли не мелочи?).

— Возьми себе в помощники того, кто умеет писать.

Муна просияла:

— Ой, как же это я сразу не подумала!

Очень, очень не хватало Маржаны…

Он запоздало понял, что произнёс эту фразу вслух, и Муна тут же посуровела:

— Я не знаю, где наша старшая сестра, княжич. А если бы и знала — не сказала бы.

— Так-то ты мне служишь? — усмехнулся Лис.

Вроде не обиделся, а всё равно слова мары его задели.

— Семья — всегда на первом месте, — почтительно, но твёрдо пояснила Муна. — Она не хочет тебя видеть. Её воля — её право.

— Тогда всё, иди выполняй приказ, — Кощеевич махнул рукой, и мара растворилась, в мгновение ока слившись с тенями, что отбрасывали зубцы крепостной стены.

Все следующие дни Лис прилежно изучал свиток, вычёркивая сделанное. Он почти ненавидел себя за ту минутную слабость. Просто раньше, на войне, всё было намного понятнее. Даже в момент, когда враги оказались не такими уж негодяями и с некоторыми довелось подружиться, он ловко лавировал между двух огней и хитрил, водя за нос самого Кощея!

Прав был Май — жить в мирное время им всем ещё предстояло научиться. Но оно того стоило! Вот проснётся от колдовского сна мать — непременно порадуется. А для этого к её пробуждению всё должно быть улажено.

Ухватившись за эту мысль, он принялся за дела с истинным рвением, позабыв про еду и сон. Вертопляс несколько раз напоминал ему:

— Сделай пер-рер-рыв, — но Лис только отмахивался. Не до того!

А на исходе второго дня вернулась весточка (говорят, никто на свете не летает быстрее, чем эти маленькие птички: даже горынычи за ними не угонятся). Её гранатовые глаза-бусинки сияли от счастья, а к лапке была привязана берестяная рулька, в которой коротко, но ясно значилось: «Приду». Вот так просто: без приветствий, без подписи. Но Лис всё равно на радостях закружился по комнате так лихо, что чуть не сбил со стола пару склянок с зельями. Похоже, ему наконец-то улыбнулась удача. Ай да Смертушка! Нашла подход к упрямцу Ратибору! Главное, теперь не упустить возможность. И плевать, если придётся отдать не только Серебряный лес, но и, скажем, изумрудные копи в Змеевых горах…

— Спасибо тебе, Рена! — шепнул он.

Смерть не появилась, но за спиной словно бы кто-то тихо хмыкнул. Не зря же она говорила, что теперь всегда будет рядом. Если бы ещё с указами помогла — цены бы ей не было.

Но, увы, тут придётся разбираться самому.

Княжич корпел над бумагами всю ночь. А на рассвете, когда кто-то осторожно постучал в дверь, сперва подумал, что ему чудится. Но стук повторился уже настойчивее.

— Войдите, — буркнул Лис. — Кого там принесло?

Он никак не ожидал, что бравые воины уже вернулись. Но ещё больше удивился, увидев в дверях не советника Мая, а запыхавшегося Айена. В крови. К счастью, в чужой, огнепёсьей.

— Здрав будь, княжич, — сотник вошёл с поклоном. А может, просто опустил голову, чтобы не задеть макушкой притолоку. — Ты велел доложить, когда охота закончится. Так вот —