Родной дом - Нина Александровна Емельянова

— Это же небольшая заслуга, Григорий Васильевич, — дело свое делать, как положено, — ответил дядя Дытко, внимательно следя за хедером. Он был молчаливый человек и говорил так, будто тратил лишь столько слов, сколько надо для точного, немногословного ответа.

Трактор впереди комбайна, пройдя длинную полосу вдоль пахоты, делал поворот; на длинной ленте гусеницы, теперь целиком видимой с комбайна, ртутными бляшками блестели просветленные землей выступы траков. Комбайн, идущий вслед за трактором, стал окружать огромный прямоугольник несжатой пшеницы, а Василий Дытко, повертывая штурвал, то приподнимал, то опускал полосу зубьев-ножей, чтобы они не врезались в более высокий пласт земли.

Площадка, где стоял Витька и где спокойно уселся на край бункера отец, дрожала и кренилась в правую сторону, куда поворачивал комбайн. Вот уже с края сплошного золотого поля нагнулись первые колосья пшеницы вместе с мелькающими кое-где среди них пушистыми серебряными головками осота, поперек нижних черных зубцов заходили ножи, и первые пучки колосьев упали на серую ленту транспортера. Витька смотрел, как их сразу понесло, понесло вверх, хедер все глубже врезался в густую пшеницу, и уже сплошная масса срезанных колосьев повлеклась вверх, в быстро крутящийся барабан, где происходило не видимое Витькой выбивание зерна из колоса и отделение массы зерен от стеблей и травы.

Солома через широкий рукав передавалась в заднюю часть комбайна, где стояла Катя, и там собиралась на граблях. В соломе стали чаще попадаться стебли осота и крупные зеленые листья. Из железного рукава за спиной Витьки в четырехугольный бункер сначала тонким ручейком полилось зерно. Вместе с зерном сыпались и серебряные головки осота.

Дытко, наклонившись, всматривался s то, как ссыпается по рукаву пшеничная солома; в этом ссыпании ее что-то ему видно не нравилось. Отец отодвинулся, чтобы не загораживать, и Дытко, дав свисток, остановил комбайн. Потом перешел по мостику и указал помощнику своему на рукав: попавшийся с краю пшеничного массива островок сорняков забил рукав свежим плотным листом. Витьке были видны плечи дяди Василия, шея и густо запыленные щеки: на синюю рубаху его осела пыль и нацепились пушинки осота.

Подоспевший помощник глубоко запустил руку в отверстие рукава, вырвал оттуда пучок набившейся, как пробка, травы. Снова свисток — и снова идет комбайн!

Теперь, когда комбайн пошел глубже и ровнее в массиве пшеницы, поток зерен стал непрерывным и самое зерно чище. Легко шурша, зерно сыпалось в бункер, наполняя его; в противоположной от Витьки левой стороне его все время образовывалась воронка вниз, куда увлекалось зерно.

Витька смотрел, как впереди комбайна упорно идет трактор, и кажется, что ему совсем не тяжело тянуть такую большую машину. А из-за комбайна, с левой стороны от него, все время показываются две лошадиные головы.

Одна знакома Витьке во всех подробностях. Он знает эти коричневые шустрые ушки, гладкую темную морду с белой полосочкой от лба к носу, полуприкрытые веки с белесыми ресницами и мягкие губы: на этом коне он прошлым летом возил волокуши на колхозном сенокосе. Конь вскидывает голову вверх, челка его тоже вскидывается, а Витька испытывает удовольствие оттого, что хорошо знает этого красавца, и с нежностью повторяет почему-то подвернувшееся слово:

— Чубчик, миленький мой Чубчик!

Кто запряжен рядом с ним, Виктор не видит: загораживает угол бункера.

Когда нагруженная мешками телега отъезжает, на смену первой заезжает вторая. В нее впряжены серая в яблоках кобыла и светло-коричневая Червонная. Эта пара все время порывается обогнать комбайн.

Виктору видна длинная, словно обиженная темно-серая морда с настороженными узкими ушами и рядом светлая голова Червонной. У Червонной грива и челка висят совершенно прямо и словно расчесаны частым гребешком. От этого у нее унылое, постное выражение морды, и, когда она вырывается вперед, ее прямо вытянутая шея кажется деревянной.

Наблюдая за конями, Витька увидел, что с левой стороны комбайна стоит на мостике девушка и подставляет к трубе, выпускающей из бункера зерно, один мешок за другим; мешки тут же берут на телегу, которая двигается рядом с комбайном. Витька залез на сиденье рядом с Василием Дытко и, полуобернувшись, стал смотреть на лицо девушки, выглядывающее из-за железной стенки бункера. Девушка, наверное, была из городских школьников, которые приехали помогать на уборке; раньше Витька никогда ее не видел. Ее розовое, покрытое золотистой пылью и оттого особенно нежное лицо в светлых волнах волос, выбивающихся из-под палевой косыночки, чем-то поразило его. Глаза с длинным разрезом прямо и весело смотрели на него, и в этих глазах можно было рассмотреть и голубые чистые белки, и красивые сине-серые кружки радужной оболочки, и черные зрачки, в которых горели два ярких маленьких отраженных с неба солнышка. Оба глаза, опушенные длинными запыленными ресницами, обведенные светлыми веками, кроме видимой красоты, имели в себе еще что-то особенное, что нельзя было назвать одним словом. В глазах было выражение смелого и задорного любопытства, изумления и немного насмешливого превосходства.

«Ишь, красивая, как птичка!» — неожиданно подумал Витька.

Он перевел глаза выше, на белую кромочку лба над густыми полосками золотых пыльных бровей, и в это время девушка крикнула ему:

— Разгреби зерно! Через пойдет…

Витька торопливо перевесился над бункером и обеими руками стал разгребать зерно по всей площади. Потом он раскопал ямку над отверстием в бункере, чтобы продвинуть туго навалившееся зерно. В это время девушка, выгребая снизу зерно в мешок, просунула руку в бункер, и Витька нечаянно поймал ее крепкие, горячие пальцы.

Он сейчас же отвернулся от смеющихся девичьих глаз и сел спиной к бункеру, глядя на склоненное озабоченное лицо Василия Дытко. Лицо это напоминало родные ему лица отца и дяди Алексея худощавым овалом, прямым, немного с горбинкой носом и уже понятным Виктору ощущением силы и характера в лице.

Все время теперь Витька краем глаза видит лицо девушки: она иногда поднимается повыше, и проворные ее ручки разравнивают горку высоко насыпавшегося в бункер зерна. Девушка схватывает иногда одну-другую головку осота, бросает в Витькину сторону, стараясь попасть ему в лицо, и смеется.

Дядя Василий повернул вдоль пахоты и прибавил скорости. Витька засмотрелся, как легкие планки все наклоняют и наклоняют стебли пшеницы, а ножи низко и ровно срезают их.

Виктор поднял голову: перед ним до зеленой каймы березовой рощицы и вправо — до дальнего леса широким огромным полукругом лежало поле с забегающими в глубь поля узкими березовыми колками. Под синим, горячим небом лежала такая знакомая Виктору земля с милыми ее полями, лесами и лугами…

— Какие у нас замечательные