Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья - Ринга Ли

потоком! – крикнул Сяо Вэнь, разбивая голову гуя коротким клинком.

– Что-то в воде! – ответил Цзин.

Лекарь не расслышал из-за рева бросившегося на него чудовища. Повернувшись к Цзину, он крикнул:

– Что?..

– Что-то в воде! – громче закричал Цзин, чтобы все слышали.

Лю Синь замер, не замечая, как дрожащие руки Тан Цзэмина осторожно развязывают веревку на его затекших запястьях.

– Камни… – тихо произнес юноша себе под нос. Поднимая голову, он крикнул: – Гу Юшэн, камни! Те, что светятся!

Все перевели взгляд в сторону заводи, в конце которой клубились брызги воды от водопада, спускающегося с горы. Их домик находился прямо под вершиной.

Гу Юшэн и Цзин переглянулись, враз вонзая в землю свои мечи.

Послышался возводящийся звук щелчка, словно одно звено цепи сомкнулось.

На мгновение повисла оглушающая тишина, словно что-то поглотило все звуки, после чего ударная волна убийственной энергии, вырвавшаяся от двух великих мечей, рокотом пронеслась по округе, сметая всех тварей разом. Падавшие, как гнилые яблоки на лету, гуи разбивались о землю, разбрызгивая вокруг себя гниль и внутренности. Поверженные, они всё еще продолжали слабо трепыхаться, но уже не вставали.

Подобравшись к воде, из которой вновь начали восставать еле шевелящиеся твари, Гу Юшэн увидел, что те формируются именно из подсвеченных камней, благодаря которым вода и приобрела такой цвет. Первоначально все приняли их за простые заряженные камни, что днем впитывали в себя солнечный свет, а ночью издавали мягкое свечение. И эти камни были по всей горе, в каждой заводи.

– Неплохо, – послышался тягучий смешок, сопровождаемый хлопками.

Все повернулись на голос.

На крыше боком к ним сидел человек, откинувшись на загнутый выступ и опершись рукой на одно колено.

– Хоть какая-то польза от парня, – рассмеявшись, он поднял голову, подставляя лицо под дождь.

Ярко светящая позади него луна, проглядывающая между тучами, осветила красивое, утонченное лицо. То был молодой мужчина лет двадцати пяти.

Закинув в рот пару черных ягод, он перевел ленивый взгляд на людей внизу.

– Кто ты такой? – спросил Сяо Вэнь, выступив вперед.

Гуи за их спинами замерли, покачиваясь на месте, словно в ожидании приказа.

– Велико ли дело до того, кто я такой, – спросил человек, садясь к ним лицом и опираясь локтями на широко расставленные колени.

Лю Синь окинул мужчину взглядом, подмечая, что тот был одет в черный цзиньчжуан с кожаными вставками и нижний халат болотного цвета. Прическа представляла собой высокий хвост, собранный из передних прядей с заплетенными небольшими косами по бокам.

– Темный заклинатель, ну разумеется, – усмехнулся Гу Юшэн, снова вгоняя в землю меч, который смел оставшихся тварей.

Новые больше не поднимались.

– Слышал, у учителя Сяо есть хищный чжаньшоу. Ваша слава идет впереди вас, – вновь подал голос мужчина. – Хищников труднее всего приручить. – Закинув в рот ягоду черной смородины, он растянул губы в оскале.

– Что тебе нужно? – спросил Сяо Вэнь.

– Мне ничего от вас не нужно, – ухмыльнулся заклинатель. – Вы ведь сами пришли на эту гору в поисках веселья.

Сяо Вэнь нахмурился, переводя непонимающий взгляд на Гу Юшэна.

– Мое имя Мао Цимэй, – с этими словами мужчина спрыгнул с крыши и приземлился на ноги. Сняв со своей талии плеть жуаньбянь[36], он держал моток в одной руке и покачивал острым концом в другой, не отрывая взгляд от Сяо Вэня.

Большой черный ворон приземлился на парапет за спиной Мао Цимэя.

– Это ты убил тех людей? – спросил, приподнимаясь, Лю Синь. Он постепенно приходил в себя, поняв, что тварей больше нет.

Тан Цзэмин поднялся следом, держась близко к Лю Синю, готовый остановить его, если тот вознамерится выйти под дождь, где он никак не сможет его защитить.

Мао Цимэй медленно перевел на Лю Синя свой темный взгляд и ухмыльнулся, лукаво ведя плечом:

– А если и я, то что?

– Каких людей? – спросил Гу Юшэн.

– Помещение, в котором я очнулся, было заполнено трупами.

– Прежде чем обвинения польются в мою сторону, позвольте спросить, господа, – с ленцой протянул Мао Цимэй, – а разве ваши руки чисты?

– Что ты несешь, твою мать! – сплюнул Цзин, делая шаг вперед.

– Ваши мечи, – растянул губы в улыбку Мао Цимэй, глубоко втягивая воздух, – да я отсюда чувствую, сколько людской крови они впитали.

– Закрой свою пасть, – тяжелым голосом предупредил Гу Юшэн. – Наши мечи никогда не губили праведные жизни.

– А с чего вы взяли, что праведных загубил я, а?

– И в чем же эти люди были повинны? – спросил Сяо Вэнь.

Мао Цимэй провернул плеть в руке, склоняя голову набок.

– Что такое праведность? Это законность, безгрешность и справедливость, но перед кем? Праведность – это также полное отсутствие всяких земных желаний и чувств. Так меня учили. Разве алчность и высокомерие, которые ко мне проявили, – это праведность?

– Ха-а… – выдохнул Сяо Вэнь, глядя на заклинателя и чуть вскинув брови. – Дай угадаю, тебя прогнали отсюда взашей, верно? – Видя, как Мао Цимэй прищурился, Сяо Вэнь улыбнулся, продолжая: – По пяти священным заповедям, праведная жизнь, которой тебя учили, но которой ты так и не выучился, предполагает в первую очередь существование на честно добытые средства. Ты уж извини, но на праведника ты совсем не тянешь, как ни крути.

– У каждого свой путь и своя правда, – осклабился заклинатель.

Сяо Вэнь сделал несколько шагов по двору, не сводя с Мао Цимэя взгляда.

– Праведное существование должно быть направлено на преодоление всего, что привязывает сознание к иллюзорному бытию, отрицая ненависть и насилие в своем сердце. Именно это и будет отказом от земных желаний и чувств. Какой же ты праведник, если цепляешься за обиды?

– Учитель Сяо, разве праведный человек не должен отречься от мирского и отказаться от защиты себя и своих близких? Разве он должен защищать себя и их от угнетателей и тиранов? От абсолютно любого зла, поскольку всякое зло и насилие, обращенное против кого бы то ни было, неизбежно приведет к новым неблагоприятным последствиям вроде… ну, не знаю, мести? Все взаимосвязано. Во всех пяти заповедях ставится знак равенства между бесстрастием и спокойствием, мудростью и познанием, спасением и убийством.

Закинув в рот еще одну ягоду смородины, Мао Цимэй слизнул черный сок и продолжил:

– Обучавший меня человек проповедовал, что такая истина духовно связывает угнетенных и потерянных, требуя полной покорности перед их угнетателями. Рабы должны быть довольны тем, что им дают, они должны прилежно исполнять свою работу и хорошо отзываться о господине. Вот это и есть отказ от земных желаний и чувств!

Сяо Вэнь усмехнулся, заводя руки за спину.

– Борьба против насилия и угнетения объявляется буддизмом бесполезной, потому ощущение насилия и боли лишь сугубо субъективное: у каждого оно свое, нет определенной меры, по которой ты можешь судить других людей. Или, говоря проще, это результат грехов, совершенных в прошлых жизнях. В своих страданиях виноват только ты сам, вот чему тебя должен был научить твой учитель. – Лекарь окинул его серьезным взглядом с головы до ног. – Так что терпи и смиренно сноси все мучения своей нынешней жизни, стремись избавиться от грехов, чтобы прожить хорошую жизнь в перерождении.

– Чертовы даосы со своей пустой болтовней о перерождениях, – мрачно усмехнулся Мао Цимэй.

Сяо Вэнь прищурил глаза и добавил:

– Твоя жизнь только в твоих руках.

– Я ненавижу, когда мне читают мораль, учитель Сяо, – скривил губы Мао Цимэй, глядя на лекаря темными глазами. – Я здесь не для этого. – Он поднял руку и звонко щелкнул пальцами.

В следующее мгновение ворон, который сидел позади него, расправил крылья и взмыл вверх, разнося по двору клубы черного дыма и гари из-под своих крыльев. Алые искры углей закружились в тяжелых вихрях.

Вмиг стало темно.

Закашлявшись, Лю Синь прикрыл голову широким рукавом, притягивая к себе Тан Цзэмина и пряча его лицо. Мальчик крепче прижался к нему, прищуренными глазами следя поверх его руки, чтобы ни одна тварь не пробралась под навес, сжимая с другой стороны от Лю Синя рукоять клинка.

Сяо Вэнь задушенно кашлял, хватаясь за грудь и пытаясь