Шёл по городу волшебник - Юрий Геннадьевич Томин

– Железно, – сказал Борис. – Три могилы, два креста.

Возле дома учителя заговорщики расстались.

Борис побежал дальше. Алексей Палыч вошёл в калитку, снял у крыльца ботинки и на цыпочках подошёл к двери в прихожую. Доски отвратительно заскрипели, но в доме было тихо. Алексей Палыч в темноте пошарил на полках, нащупал три пакета, несколько банок и запихал их в портфель.

Обокрав таким образом маленького внука, Алексей Палыч надел ботинки и открыл дверь в кухню. Из комнат не доносилось ни звука.

Пальто удалось снять бесшумно, но, пробираясь в свою комнату, Алексей Палыч зацепился портфелем за кухонный стол. Звякнула посуда. Из ближней комнаты донёсся сонный голос Татьяны:

– Папа, это ты? Почему так поздно? Мама ругалась…

– Я уже давно дома, – сам не зная почему, солгал Алексей Палыч. – Это я попить. Ты спи, Танюша, спи.

Анна Максимовна была на дежурстве. Не зажигая света, Алексей Палыч разделся и лёг.

Во сне Алексей Палыч дёргал ногами и стонал. Ему снились люди в милицейской форме, которые толпой гнались за ним по пустынной и бесконечной дороге.

День 2-й

Человек уходит – улики остаются

На другой день за завтраком Анна Максимовна спросила:

– Где ты пропадал вчера вечером?

– В школе.

– Что же ты там делал до поздней ночи?

– Почему до ночи?

– А во сколько ты пришёл?

– Да не так уж и поздно.

– Часов в двенадцать, – сказала Татьяна.

Алексей Палыч покосился на дочь. Татьяна имела привычку говорить правду в глаза.

Особенно когда эта правда её не касалась.

– Вот ещё скажешь – в двенадцать!

– Ну, без пяти. Я же слышала, как часы били.

– Ты поторапливайся, – сказал Алексей Палыч. – На электричку опоздаешь.

– Электричка тут ни при чём. Ты, папа, пожалуйста, не увиливай. Мама крутится как белка в колесе, а ты ей совсем не помогаешь, – заботливым голосом сказала Татьяна.

Татьяна была хорошей дочерью. Подкинув Андрюшеньку Анне Максимовне, она понимала, как тяжело приходится матери. Это понимание Татьяна со свойственной ей откровенностью выражала вслух. Анна Максимовна охотно принимала сочувствие: большей платы ей и не требовалось. Кроме того, Татьяна была заботливой матерью – она считала, что Солнце, Луна и прочая Вселенная должны вращаться вокруг её сына. Алексей Палыч, по её мнению, вращался недостаточно быстро.

Когда в доме появился Саша, у Алексея Палыча мелькнула было мысль о мужском единстве, о том, что силы теперь будут уравновешены – двое на двое. Но Саша в разговоры вступал редко, больше отмалчивался. Он понимал, что для хорошего мужа слишком много летает.

– У нас картошка кончилась, – сказала Татьяна. – Неужели нужно всё взвалить на маму?

– Сегодня куплю. А ты собирайся и отправляйся, – с раздражением сказал Алексей Палыч.

– Папа, если ты думаешь… – начала было Татьяна, но Алексей Палыч её прервал:

– И не разговаривай со мной, как с ребёнком. Я уже вышел из этого возраста.

Мать и дочь переглянулись. Такого Алексея Палыча они ещё не видели. Рядом с ними за столом сидел незнакомый человек – грубиян, вообразивший, что он на самом деле глава семейства.

Анна Максимовна ощутила лёгкое беспокойство.

– У тебя неприятности? Что-то случилось?

Но Алексей Палыч уже раскаялся и включил задний ход.

– Что со мной может случиться? – мирно сказал он. – Ты подумай сама: ну что может случиться в Кулёминске?

Анна Максимовна вздохнула.

С той поры, когда ради неё Алексей Палыч забросил свои облака, у неё сохранилось чувство вины.

– Ты бы хоть завтрак с собой брал в школу, – сказала она. – Какие уж там опыты на голодный желудок.

«Ещё и какие!» – подумал Алексей Палыч.

– Давай свой портфель, я завтрак заверну.

«Как бы не так, – подумал Алексей Палыч. – Интересно, что я туда натолкал в темноте?»

– Спасибо, я поем в буфете, – сказал Алексей Палыч вслух. – Ты мне дай, Анечка, рубля два. И сумку для картошки.

Зайдя в спальню, Алексей Палыч затолкнул портфель с украденным продуктом под шкаф и отправился в магазин.

Знакомая продавщица (в Кулёминске все продавщицы со всеми знакомы) взвесила десять килограммов картошки.

– Или своя кончилась? – спросила она, хотя прекрасно знала, что Мухины картошкой не занимались.

– Да вот так… – ответил Алексей Палыч, чувствуя себя белой вороной, потому что в Кулёминске картошку сажал даже сам директор крупяного завода.

– Неважная картошка, – сказала продавщица и шепнула: – Анне Максимовне скажите, чтобы зашла. Есть баночная селёдка.

– Хорошая? – наивно спросил Алексей Палыч.

– Да вы что! – изумилась продавщица. – К нам из города приходили, по пять кило брали.

И вот тут, размякнув, Алексей Палыч совершил первую ошибку. Сама по себе ошибка была незначительной, но, как увидим, будут другие ошибки и это приведёт к большому скандалу.

– Скажите, Клавдия Петровна… – В Кулёминске все продавщицы носили имя Клавдия. – Скажите, Клавдия Петровна, а что примерно едят дети месяцев трёх-четырёх?

– Мальчик или девочка? – деловито осведомилась продавщица.

– Ну, скажем, мальчик…

– Мальчик… – задумалась продавщица. – Конечно, это всё равно – мальчик или девочка. Это я так спросила… У меня-то девочка. А вот у вас как раз мальчик, разве вы не знаете, чем его кормят?

– Он уже большой. А чем кормили раньше, забыл.

– Да и я забыла. Моей-то семь лет, всё лопает, лишь бы побольше. А вам зачем?

– Просто так. Из любопытства.

– Из любопытства… – протянула продавщица, и глаза её нехорошо засветились. – Ну ясно, из любопытства… Как же назвали мальчика?

– Ещё не назвали, – машинально ответил Алексей Палыч и тут же ужаснулся своим словам. – Я хочу сказать… эти… родители… ещё не придумали ему имя.

– Это за три месяца?! – изумилась продавщица.

– Вот представьте себе… – торопливо сказал Алексей Палыч. – До свидания.

Алексей Палыч быстро повернулся и пошёл к выходу. Продавщица смотрела ему вслед. Смотрела с интересом и подозрением, которые Алексею Палычу ничего хорошего не сулили.

Когда Алексей Палыч занёс картошку домой, Анна Максимовна была занята кормлением Андрюши.

Впопыхах Алексей Палыч засунул портфель слишком далеко под шкаф, и теперь ему пришлось доставать его с помощью кочерги. Чтобы заглушить шум, Алексей Палыч запел.

Стоя на коленях перед шкафом и шуруя кочергой, Алексей Палыч ненатуральным голосом бормотал нараспев какое-то «на-на-на, ля-ля-ля».

Если при этом учесть, что и натуральным-то голосом он не пел никогда, что голос его от природы был слегка дребезжащим и что распевал он, чуть согнувшись, то можно представить, что до Анны Максимовны донеслось некое козлиное бормотание.

– Чего ты раскашлялся? –