Круглый год. Сборник. 1974 - С. В. Орлеанская

известно? Я и вправду отходчив, не могу долго злиться. Сколько раз я ссорился с Исропилом, а потом всё прощал ему. Не сержусь даже за то, что он прозвал меня «Це модж» — «краснобородый». Во-первых, у меня сейчас нет бороды, значит, это неправда. А когда моя борода вырастет, то будет чёрная, как и мои волосы, а никакая не красная. Многое я прощал Исропилу. Но то, что он так отозвался о моей бабушке, этого я ему простить не мог. Не успели дядя Абу и дядя Инал отойти от нас, как я сказал:

— А ну, бери свои слова обратно!

— Бери, бери, — поддержал меня Сулейман.

Исропилу ничего не оставалось делать. Да, по правде говоря, он, наверное, и сам не рад был, что так сказал, и теперь хотел загладить свою вину.

— Да я и не думал ничего,— пробормотал он.

— Ну ладно, — важно сказал Сулейман, — миритесь.

И мы протянули друг дружке руки. Сулейман только и ждал этого. Им снова овладела мысль о верблюде.

— Хороший ты друг, нечего сказать,— упрекнул он Исропила.— Попросили тебя дать покататься, а ты... Ну ладно, не хочешь — не надо. Покажи хоть, где он, твой верблюд.

— Пасётся,— сказал Исропил.

— Да где пасётся?

— На берегу Сунжи, — подумав, ответил Исропил.

— А он не убежит? — забеспокоился Сулейман. — Он же ещё не привык, наверное, к новому месту. Корова от стада отобьётся и то не всегда может найти дорогу к дому. А ведь корова — своя, а верблюд — чужой.

— Он привязан. Возле карагачей, — сказал Исропил.

— Тогда хорошо, — обрадовался Сулейман, — пошли!

Исропилу не очень хотелось вести нас к верблюду. Он стал было говорить, что верблюд ещё не привык к нам и может испугаться, и что самому ему сейчас некогда и надо идти домой, и лучше будет, если мы придём смотреть верблюда завтра или послезавтра. Но мы с Сулейманом стояли на своём.

Мы совсем не собираемся пугать верблюда. Если Исропил не хочет, мы и близко к нему не подойдём, посмотрим издали, и всё. Он нас даже не заметит. А домой Исропил успеет. До Сунжи всего-то пять минут ходьбы. Мы обняли Исропила с двух сторон и пошли к Сунже. Хоть и неохотно он шёл, а всё же я подумал, что дело движется на лад. Может быть, удастся не только издали посмотреть на верблюда, но и погладить его, как гладил я того, на базаре в Грозном. А может быть, если Исропил увидит, что верблюд нас не боится, он разрешит нам покататься.

Мы дошли до конца крутой улочки. За последним домиком с возвышенности открывалась пойма Сунжи. Мы с Сулейманом во все глаза глядели в ту сторону, где возвышались карагачи.

— Ты видишь? — спросил Сулейман.

— Нет, а ты?

— И я нет.

И в самом деле, на берегу паслись две коровы, лошадь и несколько осликов. Но верблюда не было нигде.

— Да вон он, — сказал Исропил, вглядываясь в даль.

Тут уж мы с Сулейманом чуть не сломали глаза. Я подумал: «Может, он лежит за кустами или, может, его заслоняет ствол дерева?»

— Я что-то его не вижу,— жалобно сказал Сулейман.

Исропил махнул рукой, словно хотел сказать: «Ну и бестолковые вы оба!» Но ничего не сказал и стал спускаться вниз. Мы — за ним. Вот уже мы прошли мимо кустов, мимо родничка, бившего из-под земли. Вот они, карагачи. К стволу одного из деревьев на длинной верёвке был привязан большой ишак. Когда мы приблизились к нему, он поднял голову и неистово завопил: «Иа-иа-иа!..»

— Узнаёт меня, — заулыбался Исропил, — привык уже.

— Кто привык? — не понял Сулейман.

— Как — кто? Верблюд.

— Что-то я не вижу здесь верблюда,— растерянно оглядываясь, проговорил Сулейман.

— У тебя что, зрение испортилось? — спросил Исропил. — И у тебя тоже?— посмотрел он на меня, насмешливо улыбаясь.

Сулейман всё ещё стоял, недоуменно оглядываясь, и теребил рукой свои волосы, но я уже догадался, что Исропил нас здорово провёл и теперь будет смеяться и всем рассказывать, как ему удалось нас обмануть. Надо было срочно что-то придумать, чтобы сам он остался в дураках. А Исропил, не обращая на нас внимания, продолжал гладить ишака, приговаривая:

— Хороший мой верблюд, я тебя буду кормить чистым зерном, буду поить родниковой водой...

— Ты его лучше шоколадными конфетами корми и сливочным печеньем. Верблюды любят конфеты и печенье,— посоветовал я.

— Верблюды? — словно очнулся после сна Сулейман.— А где же у него горб?

— Это безгорбый верблюд,— сказал Исропил,— такая порода новая. Их теперь специально разводят — безгорбых.

— Но ведь это ишак! — закричал Сулейман чуть не плача.

— Сам ты ишак! — засмеялся Исропил.

Он отпустил голову ишака и сделал шаг вперёд, продолжая насмешливо улыбаться. И тут тихий и мирный Сулейман, который никогда не лез в драку, вдруг тоже шагнул навстречу Исропилу и толкнул его в грудь. Толкнул он не очень сильно, но всё же Исропил не удержался на ногах, закачался и попятился назад. И спиной налетел на ишака. В следующее мгновение раздался истошный крик. Мы даже не поняли, кто кричит. Думали — ишак, а оказалось — Исропил. Это ишак схватил его сзади зубами за спину. Он вцепился в Исропила словно собака. И только тогда, когда я подскочил и ударил его хворостиной, он отпустил Исропила и отбежал. Исропил продолжал плакать, поёживаясь и подёргивая плечами. Я подошёл к нему и поднял рубашку. На спине Исропила чётко отпечатались следы укуса.

— Ну и кусачие эти безгорбые верблюды, — сказал я, — ни за что не стану на нём кататься, и не проси меня об этом!

— И я не стану, — сказал Сулейман, поняв наконец мою мысль, — и тебе не советую, Исропил, — добавил он важно, как мой дядя Абу.

Ахмет Ведзижев

Морис  Карем

МОРЕ ЛЮБИТ ТАНЦЕВАТЬ!

Море любит танцевать:

Шаг назад и шаг вперёд.

Море любит танцевать

И танцует круглый год.

С неба смотрят облака

И завидуют волнам,