Ведьмина тропа - Рената Рид

утром. О том, что помогла Стёпке, а теперь чувствовала себя так, будто убила его.

— Не думай о плохом, Мира. — Парень успокаивающе погладил её по спине. — Давай подождём, мы ведь не знаем — сразу должен вернуться тот, настоящий, или нет.

Мирослава кивнула. Сказала с грустью:

— Если вернётся, то он уже не будет нашим Стёпкой, нашим другом. А мы, каждый раз глядя на него, будем вспоминать…

— Да, но наш Стёпка поступил правильно. Честно и благородно. — Сашка нахмурился, вспомнив об отце. Он отдал жизнь за сына, так поступили бы многие. А Стёпка рисковал ради возвращения того, о ком знал только понаслышке.

Рисковал, потому что любил Ирину Афанасьевну, как родную мать, если не больше — сколько любви нужно для того чтобы проявить такую силу воли? Отпустить того, кого ты любишь?

Стёпка знал, что его названная мать всегда будет в глубине души горевать по своему настоящему ребёнку, несмотря на всю любовь, которую она дарила лесному приёмышу. И потому принял единственное верное решение.

На следующее утро приехала бабушка. Мирослава с Сашей уже ждали её, вышли за калитку, чтобы встретить. А когда таксист открыл пассажирскую дверь, Мирослава ахнула.

Глафира Петровна очень сильно постарела. Будто не полмесяца провела в больнице, а лет пять.

Волосы её окончательно поседели, прибавилось морщин, спина ссутулилась, ослабевшей рукой она упиралась на простенькую тросточку — выдали в больнице.

Сашка молча взял пакет с вещами, которых было не много — несколько кофт, да пара-тройка книжек — и направился в дом, оставив Мирославу с бабушкой.

Девушка смотрела на старушку глазами, полными слёз:

— Это…это из-за того, что …дар ушёл?

— Ну а ты как думала. — Усмехнулась Глафира Петровна и направилась по тропинке в дом, мимоходом склонившись к цветам, чтобы вдохнуть аромат. — Ты же и сама понимаешь, для своего возраста я выглядела довольно молодо. Это всё действие силы.

— Я хотела как лучше… — тихо сказала Мирослава, следуя за бабушкой.

— А получилось не очень, верно? — Глафира Петровна обернулась, с прищуром негодующе посмотрела на внучку. — За то, что меня сила колдовская покинула, спасибо, конечно. Но вот ты… ты думаешь, что хорошо ведьмой быть? Ты знаешь, что после смерти наши души не попадают в рай? Ты знаешь, что если дар не передашь, то страдать будешь в конце, а душа покоя не обретёт? Знаешь ли ты… — Она осеклась, замолчала, подумав. Тон её сменился, в голосе звучала грусть. — Я почти никогда не творила колдовства, для меня это было лишком тяжко — в качестве расплаты отбирать часть чьей-то жизни. Но и совсем не пользоваться даром не получалось — он всегда на свободу рвётся, ты скоро поймёшь это. Вот я и ушла с головой в травничество, как матушка моя…

— Научи и ты меня! — Порывисто воскликнула Мирослава. — Я тоже буду как ты. Не буду колдовать.

— В тебе сила с рождения есть. Она могла так и дремать в тебе всю жизнь, если бы ты не согласилась принять дар. — Вздохнула Глафира Петровна, поднимаясь на крыльцо, смерив взглядом Сашку, который стоял, облокотившись о перила.

Он хмуро взглянул на старушку и сказал:

— Она и не соглашалась. Это из-за меня ей пришлось.

— Он что же, знает всё? — Удивилась Глафира, оглядев парня с ног до головы, будто впервые увидела. — ЧуднО получилось… И почему же из-за тебя?

Пока закипал чайник на плите, Сашка с Мирославой рассказали о встрече с Агафьей и о том, что пришлось им пережить. Старушка покачала головой, недовольно глядя на парня:

— Тебе не нужно было ходить со Славкой! И правда, всё из-за тебя!

— Он защитить меня хотел! — Воскликнула Мирослава, слова бабушки вызвали в ней негодование.

— Тоже мне защитничек. Он с того света вернулся — сам теперь наполовину из нечистых, поэтому на него и не действует защитный круг!

Мирослава подошла к Саше и положила руку ему на плечо:

— Что вышло, то вышло. Я не жалею ни о чём, а Сашка не виноват.

Глафира Петровна осмотрела ребят, улыбнувшись вдруг грустно:

— Ну понятно, понятно, в чём тут дело. Ладно уж…. Только жаль мне тебя, Славушка, от того и сержусь. Лучше бы не ходили вы в лес, а мне дали бы помереть. Не скоро и не спокойно, конечно, но тогда вместе со мной, глядишь, и проклятие это ушло бы. Ты уехала бы, и вдруг, отсюда Агафья и не достала бы тебя… Это здесь она силу имела, так как вся её жизнь была связана с этим местом…

— Расскажи нам. — Попросила девушка, но вдруг Сашка, глядевший в окно, тронул её за руку и кивнул в сторону улицы.

Глава 22.

Проследив за взглядом Сашки, Мирослава ахнула, прикрыв рот ладонью. Почувствовала, как чаще забилось сердце, в надежде снова увидеть друга.

Она бросилась на улицу, но остановилась у калитки, сообразив, что это не имеет смысла. Тем не менее, она отворила щеколду, и вышла на полянку перед участком, понимая, что выглядит сейчас довольно глупо — стоит и пристально вглядывается в лицо того, кто идёт по дороге.

А по дороге неуверенной походкой шёл Стёпка. Не их друг Степка, конечно, а тот, который пропал десять лет назад. Он исчез в лесу семилетним мальчиком, а сейчас возвращался взрослым парнем.

Он был очень худым, как будто ему приходилось долго голодать. Из одежды — какие-то рваные лохмотья, едва прикрывающие тело. Грязные волосы, ниспадавшие на плечи, давно спутались в колтуны, но Мирослава смогла определить их цвет, как светло-русый. Не белый, к которому она привыкла. Да и уши у него были обычные, человеческие.

Парень испуганно глянул на девушку, не понимая её пристального взгляда, и перешёл на другую сторону дороги, ускорив шаг, лишь один раз обернувшись.

— Получилось. — Шепнул за спиной Сашка, который вышел следом за девушкой, и теперь стоял рядом. — Он вернулся.

— Да. Но что с тем, с нашим? Жив ли? Как узнать?

— Поживём-увидим. Ты ведь теперь другая, вроде как. Сходим на днях в гости к Лешему и спросим, а?

— Можно попробовать, наверное. Но вдруг… вдруг Стёпки теперь нет?

— А я думаю — есть. Он такой назойливый, хоть и тихий, от него просто так никто отделаться не сможет. — Ободряюще усмехнулся Саша и повёл Мирославу обратно в дом — слушать рассказ Глафиры Петровны.

Они застали её возле рабочего стола, где так и остались лежать травы, ножницы, ступка с пестиком и кое-какие мисочки. Старушка печально рассматривала это всё, но не прикасалась, будто теперь эти вещи принадлежали не ей, а кому-то другому.