Галина Галахова - Кеворка-небожитель

И вот прямо на наших глазах растворились створки в старом дворнике, туда, слегка пригнувшись, вошел молодой, и все пропало.

Мы стали тереть глаза, оглядываться друг на друга, а Кеворка сказал:

— Наташа, чего ты на меня так смотришь — не узнала, что ли?

— Лицо у тебя сделалось как не твое…

— Как это не мое? Тогда чье же?

— Не знаю…

— Анализ показал — для перекачки они готовы, — раздался как будто с небес громовой голос дворника.

Как по команде, мы запрокинули головы к небу.

— Какой анализ, какая перекачка? Раплет ты где? — закричали мы хором. — Мы тебя не видим — покажись!

Невидимый голос спросил:

— А ты, разведчик, готов?

До этого момента Кеворка стоял спокойно, но тут он испугался чего-то и спрятался за Витю.

Он был совсем ни на кого непохожий, Кеворка. Сначала мы думали, что он перепачкался углем, которым топили нашу котельную, и никак от него не может отмыться. Потом мы увидали его сразу после бани: но он остался того же цвета. И звался он Кеворкой — единственный во дворе. Наташ у нас было восемь, Аликов — трое. Кима, правда, была одна, но она была, как мы — отмытая.

Раплет нас всех называл родственниками зимы, а Кеворку — сыном лета. Болтали про Кеворку всякое, а старушки из нашего двора вообще плели про него всякие небылицы.

РАССКАЗ СТАРУШКИ СУСАННЫ

В нашем дворе жила-была одна завалящая старушка, по имени Сусанна. Про нее говорили, что ей сто лет в обед, а сама Сусанна любила повторять, что она случайно завалилась от смерти в будущее, как рисовое зернышко под половицу. Была Сусанна крохотного росточка, крепкая, белоголовая — как то зернышко — и любила все знать. По ее словам, лишь она одна знала настоящую кеворкину историю. И хотя другие бабки были уверенны, что Сусанна все выдумала или что-то перевирает, но все равно то и дело просили ее повторить байку про Клаушу и Черного Али. Сусанну долго упрашивать не приходилось: рот у нее никогда не был на замке, и даже когда с ней никого рядом не было, губы у нее шевелились, она разговаривала сама с собой и «с небом и землей» — как она любила выражаться.

— Эта самая Клауша выросла у меня на глазах, — обычно так начинала свой запев Сусанна. — Была я тогда совсем молодка, лет эдак семидесяти. Честно скажу, очень мне Клауша нравилась: скромная, приветливая, никогда людям слова поперек не скажет и чистенькая всегда, и не размалеванная. Другие девки все за парнями гоняются и от парней ни в чем не отстают, курят, ругаются, а эта все ходит с книжкой под мышкой и лоб от знаний морщит. Иной раз станет мне ее жалко — не ведает утех младости. Тогда кликну я наших парней, все они под моим присмотром под потолок вымахали, и спрашиваю я их: «Где ваши глаза, разбойники? Хоть бы кто из вас Клаушу приметил, вниманием одарил. Девка — сущий клад!» И что же они мне в ответ, наши балбесы? «Пресная твоя Клауша — ни рыба, ни мясо. Скука с ней смертная.» Воистину, им надо перцу и соли…

— Ну погодите, грожу я им, хватитесь — ан поздно будет! Питали и питают парнишки ко мне доверие. Я, мил-мои, все личные тайны ихние при себе храню — помереть некогда. А Клауша, знай наших, уже и в Академию Холодных наук поступила, и окончила Академию — пока молодежь мне тут над ухом гитарой бренчала. На главный холодильник ее распределили. Я как-то судьбу ей на картах раскинула. Скоро тебе, девка, говорю, счастье от холода выпадет. Жди и надейся! В ответ смеется: «Какое там счастье, Сусанна (очень уж не люблю, когда меня бабкают: баба, бабушка Сусанна! Велю меня всем просто Сусанной называть, потому что душой день ото дня все молодею), у нас только быки мороженые — вот и весь пейзаж». Не тужи, говорю, девка, карты все точно говорят, они меня никогда не обманывают! Но она только рукой махнула, видать, не поверила. И вот год проходит, за ним другой, и тут, как на грех, авария: куда-то весь холод возьми и подевайся у них на главном холодильнике. Быки мороженые в тепле сразу зашевелились, не по вкусу им, видать, тепло, вынь да положь холод — ну чисто дети! Начальство Клаушу за бока: «Высшее образование? Ну и действуй!» Заплакала Клауша, пошла сбежавший холод искать и нашла — даром, что ли, всю жизнь книжки умные читала. Он прогуляться из холодильника, оказывается, вышел — надоело ему, вишь, взаперти-то всю жизнь сидеть. Клауша цоп его — родимого — за холонные рученьки и потащила обратно в холодильник, загнала под висячий замок — сиди и не чирикай! Начальство обрадовалось, Клаушу — на повышение, сделали ее главной встречальщицей, чтоб иностранцев в гости принимать. И тут, как по заказу, здрасти вам, прибывает делегация из неведомых глубин Африки, аж с самого экватора. По обмену опытом насчет холода. Во главе делегации принц Али. Черный, откровенно говоря, страшный — печная заслонка с той стороны, где сажа. Увидел Клаушу — язык прикусил и речи лишился, но ручку ей все ж таки умудрился пожать, пока то да се. А ей такое внимание — в диковинку. Кабы не надорваться от ваших черных глаз! Смутилась девка, но потом все ж с силенками собралась и по-аглицки дала ему полную отставку, мол, так-то и так, уважаемый мистир-синьор Кеворк, я девушка честная, не за ту меня принимаете… А он, черный дьявол, хлоп перед ней на коленки аж при всем честном народе: «Я полюбил вас, мисс Карпушкина, с первого взгляда. Прошу вашей руки и сердца!» Клауша ушам не верит — у нас так быстро не бывает, я тридцать лет на земле каблуками отстукала, мне никто «милая моя» не сказал. «Милая вы моя», — говорит принц Али, а тут быки мороженые опять зашевелились, через стенку кричат «Не зевай, дура!» И дрогнула Клауша, а кто бы не дрогнул, я бы тоже дрогнула от такого накала. Ну поженились. Принц тоже по холоду пошел. Учился. И прожили они душа в душу несколько лет. Я все на них издали любовалась — молча. Чтоб не сглазить. И вдруг несчастье, или счастье, уж не знаю: отец родной, король африканский, на той части света, где экватор, помереть взялся. А королевству тому африканскому без короля ну никак нельзя — все перегрызутся, передерутся, перекусаются меж собой, на пальму опять полезут, но пальмы-то нет, срубили ихнюю пальмочку под самый корешок. А Клауша уже с Кеворкой. Али зовет ее с собой в Африку королевой стать, а она, вишь, гордая какая, отбрыкивается — не так, мол, воспитана, взгляды ей не позволяют быть королевой, домократка. Принц потужил-потужил, но не ехать нельзя — собрал манатки, да и укатил в свои пампасы. Обещался писать кажный божий день. С той поры все писем ждем-пождем, но ни ответа ни привета. Вот и сказке конец, мои солнушки!

Сусанна закончила уже неизвестно который по счету все тот же самый свой рассказ, вздохнула и стала рыться в карманах. Извлекла она оттуда маленький банан, обстрогала его единственным зубом и, утомленная весенним солнцем, но больше все-таки своим рассказом, принялась жевать.

Старухи тихо сидели рядом, кто вязал, кто читал, кто дите качал, а кто просто грелся на солнце. Весной видимо-невидимо старух выползает на скамейки, и сидят они там, как темный бисер, нанизанный на солнечный луч, и жизнь у них вечная…

Кеворкина история, которую мы тоже не впервой выслушали, копаясь тут же рядом в большой песочнице, и на этот раз осталась для нас загадкой: Сусанна цыкала все время, пропускала отдельные слова и целые предложения — ничего толком не поймешь, да нам было и неинтересно старух этих слушать, что они там болтают у себя на скамейке, язык у них без костей — как говорил Владик.

Сам Кеворка про себя ничего такого не знал, иногда отмалчивался, иногда говорил, что все это неправда, а иногда выдумывал почище Сусанны.

КУХНЯ РАПЛЕТА

Раплет жил одиноко и угрюмо в однокомнатной служебной квартире на первом этаже в первой парадной. Во дворе говорили, что свою квартиру Раплет превратил в сплошную кухню, где он готовил всевозможные изобретения для детской площадки: скамейки-качалки, железные ракеты и лестницы, каменных и деревянных зверюшек, урны для мусора и все такое прочее.

Самым известным его изобретением в нашем дворе считалась большая песочница, где мы любили играть в «водилы». Бывало, усядемся вчетвером по сторонам квадрата, а пятый ходит в середине и «водит», то есть ждет, когда кто-нибудь из сидящих вскочит, чтобы обменяться с кем-то местами, а он в это время — раз и кинется занимать свободное место.

Еще мы очень любили играть в футбол, Кеворка, например, мог гоняться за мячом часами. Самый лучший мяч был у Аленьки: очень туго надутый, в красную и черную клетку. Правда, выносил он его редко, говорил, что мяч нуждается в постоянном отдыхе.

Однажды он вынес свой горячо любимый мяч, а потом как закричит на весь двор, что сегодня ему мяча не жалко, будем играть до упаду, и отфутболил его Кеворке, Кеворка со всех ног бросился за мячом, но не догнал — мяч врезался Раплету в окно.

«Дзынь!» — стекло разбилось.

Раплет выскочил во двор с проклятиями.