В стране линдвормов - Фрида Нильсон

— Ну… у меня иногда зубы ужасно чешутся.

— Ты прекрасно знаешь, что тебе не разрешается глодать кости в комнате! — грянул Чернокрыс. — Её милость ясно дала это понять! Никто больше не ведёт себя по-звериному. Нам надо сосредоточиться, иначе всё полетит к чертям.

— Извини, Чернокрыс, — мяукнула Рыжий Хвост. — Я забыла. Мне так трудно, Чернокрыс.

Чернокрыс очень мягко ответил:

— Это потому, что ты безнадёжно глупа. Но наберись терпения. Недалёк уже тот день, когда ты избавишься от человечьих тряпок и бус. Когда ты снова станешь лисицей, с которой ты так долго в себе боролась. И всем твоим затруднениям придёт конец.

— А, вспомнила! — сказала Брунхильда.

— Что вспомнила? — спросил Чернокрыс.

— Слово вспомнила. Играть в зверей было не только весело. Это было освобождение!

— Не в бровь, а в глаз, барсучиха Брунхильда! — одобрил Чернокрыс. — Скоро, очень скоро мы обретём свободу по-настоящему. Когда Индра получит то, чего она хочет.

Слуги принялись беспокойно перешёптываться и взволнованно переговариваться о чём-то. В них что-то бурлило и клокотало. Даже в глазках Гримбарта зажёгся огонёк, и барсук проговорил: «Скоро! Скоро мы станем свободными! Ждать уже недолго! О, как это будет прекрасно!»

Наконец звери скрылись в коридоре. Последним, что я услышал, был хитрый смешок Чернокрыса, эхом отозвавшийся между каменных стен.

Умереть в кожаных штанах

Когда я в тот вечер ложился спать, хитрый пронзительный смех Чернокрыса всё звенел у меня в ушах. Ночевал я, конечно, теперь один. Иммер спал в покоях королевы. Я лежал, уставившись на потолочные балки и паутину. Мысли в голове гудели как пчелиный рой. Индра собирается расколдовать своих слуг. Они снова станут животными. Оставят горшки и кастрюли, бросят мыться и выгребать навоз — и уйдут жить в лес. Индре больше не нужны слуги — как так? Почему всё держат в тайне от нас с Иммером? И чего всё-таки хочет Индра? Я вертелся с боку на бок, и смех Чернокрыса звенел у меня в ушах. Было в этом смехе что-то зловещее. Что-то, от чего я покрывался гусиной кожей, хотя ночь выдалась тёплая и одеяло липло к телу.

Я слез с кровати. Пытаться уснуть всё равно бессмысленно. Я принялся ходить взад-вперёд по детской. Надо узнать больше. Надо с кем-нибудь поговорить, но с кем? В замке не осталось никого, кто хочет иметь со мной дело.

Я замер.

Никого, кроме…

Кроме того, кто когда-то просил меня прийти.

Я вспомнил тот вечер на кухне, и меня пробрала дрожь. Налитые кровью глаза, острые жёлтые зубы. Лесничий. Лесничий, который хотел, чтобы мы с Иммером пошли с ним в лес — тайком от всех.

Что он там говорил о Брунхильде и всех прочих, когда я собрался уходить, а он схватил меня за руку?.. «Не о том они мечтают, чтобы разгуливать в человечьих обносках и подавать паштеты всяким соплякам!»

Сердце у меня вдруг забилось быстрее. Может, Тьодольв и пытался рассказать мне о том, чего так сильно хотят слуги, о том, что чары рассеются, о свободе, которую обретут звери? Не потому ли он так нервничал, не желая, чтобы его услышал кто-нибудь ещё?

Я стал смотреть в окно, пытаясь припомнить, что говорил Тьодольв. Он упомянул, что хочет что-то мне показать. Место, о котором знает только он. Я тогда решил, что он врёт и просто хочет заманить нас с Иммером в лес. Но что, если он не врал? Что, если в лесу и правда что-то есть — что-то, на что стоит взглянуть?

Я снял пижаму и оделся. Осторожно открыл дверь детской и выскользнул в коридор. Свечей в люстрах горело немного. Двери в другие комнаты были закрыты. В этих комнатах спали Брунхильда, Гримбарт, Рыжий Хвост и Чернокрыс. Те, кто так заботился о нас. Кто нежил и баловал нас, приносил нам всё, о чём бы мы ни попросили. Кто так радовался, когда мы с Иммером появились в замке, — но кто сам рвался прочь отсюда. Я быстро спустился по лестнице и толкнул входную дверь. Прошагал под сводом, вышел за ворота. Нет, я не знал, доверяю ли я Тьодольву. Знал только, что больше не доверяю Брунхильде, Гримбарту, Рыжему Хвосту и Чернокрысу.

Стояла бледно-серая летняя ночь. Мне было жутко одному в лесу. Вдалеке пронзительно закричала неясыть, и от этого крика я покрылся гусиной кожей. Я побежал быстрее, чувствуя, как ветки хлещут меня по лицу, а штанины намокают от росы на траве. Ещё издали я увидел, что в сторожке Тьодольва светится окно. Тьодольв не спит. Может быть. Или же он ужинал, лёжа в кровати, и так объелся, что уснул, не потушив свечи? Я тихонечко поднялся на крыльцо. Хотел заглянуть в окно, но занавески были задёрнуты. Набраться смелости и постучать в дверь? Нет, пока рано. Сначала узнаю, чем он занят. Если он валяется в доме объевшийся до тошноты, я не стану заявлять о себе. Может, с той стороны дома тоже есть окно? Я повернулся, чтобы спрыгнуть с крыльца, — и тут со звоном, от которого у меня чуть не остановилось сердце, опрокинул ведро, которого раньше не заметил. Ведро покатилось, громко скрежеща и вываливая содержимое, и не успел я слово сказать, как дверь домика распахнулась. В дверном проёме, в прямоугольнике жёлтого света, стоял Тьодольв.

От страха у меня язык прилип к гортани. Я смотрел на медведя, не в силах даже пикнуть. Тьодольв нагнулся и стал собирать то, что вывалилось из ведра. Какие-то скребки, ножи — наверное, чтобы обрабатывать шкуры.

— И-извини, я споткнулся, — сказал я.

Тьодольв в ответ что-то проворчал. Поставив ведро на место, он сунул лапы в карманы и посмотрел на меня:

— Пришёл, значит?

— Да… пришёл.

— Я надеялся, что ты и брата приведёшь.

— Не получилось, — сказал я. — Мы с ним… мы больше не разговариваем.

Какое-то время Тьодольв обдумывал тот факт, что мы с Иммером рассорились, а потом кивком пригласил меня войти.

Я осторожно переступил порог и огляделся: я же помнил, что здесь творилось в прошлый раз. Темно, сыро, застарелый кислый запах дровяной печи смешивается с вонью хищника.

Но сейчас всё было по-другому. Я увидел то, чего не увидел в прошлый раз. Домашний уют. Кровать застелена, у очага, в котором потрескивает огонь, — кресло со скамеечкой для ног. Рядом — стол, на столе тарелка с едой и стакан. Да, в сторожке было довольно уютно. Тепло, хорошо и просторно.

Тьодольв уселся в кресло. Я, похоже, пришёл, как раз когда он решил закусить на сон