Джейн с Холма над Маяком - Люси Мод Монтгомери

Вчера я испекла торт, но в глазурь заползли муравьи. Я ужасно расстроилась, потому что мы ждали гостей к ужину. Понятия не имею, что вообще делать с этими муравьями. Дядюшка Надгроб говорит: Бог терпел и нам велел. Завтра на ужин у нас курица. Я пообещала отдать шейку Мелкому Джону, а ножку Щепке. А еще, мамочка, представляешь, в пруду полно форели. Мы ее ловим и едим. Ты только подумай: ловишь рыбину в собственном пруду и жаришь ее на ужин.

У Шире-Шага вставные зубы. За столом он их всегда вынимает и кладет в карман. Если он заходит к кому-то в гости и его угощают обедом, он всегда говорит: „Спасибо, загляну к вам еще“, а если нет, больше туда никогда не ходит. Говорит – надо же иметь хоть какое-то самоуважение.

Тимоти Соль дает мне поглядеть в свой бинокль. Мне ужасно нравится переворачивать его не тем концом. Все кажется очень маленьким и далеким, как будто в другом мире.

Мы с Полли вчера нашли на склоне поляну с душистой зубровкой. Я нарвала пучок, чтобы потом отвезти тебе, мамочка. Мисс Вайолет Титус говорит, что это отличная отдушка для носовых платков.

Вчера мы давали имена телятам Джимми-Джонов. Симпатичных назвали в честь тех, кто нам нравится, а уродливых в честь тех, кто не нравится.

Мы с Щепкой и Полли на следующей неделе будем продавать конфеты на празднике мороженого в деревне.

А еще недавно вечером мы собрали на берегу топляк, разожгли костер и танцевали вокруг.

Пенни Сноубим и Панч Джимми-Джон сейчас очень заняты – давят мокриц. Мне мокрицы совсем не нравятся. Когда Панч Джимми-Джон сказал, что я очень храбрая, потому что не боюсь мышей, Пенни ответил: „Да ладно, посади на нее мокрицу – увидишь, какая она храбрая“. Я очень рада, что Панч не стал проверять, потому что, боюсь, не выдержала бы.

У нас стала застревать входная дверь, я попросила у Шире-Шага рубанок и довела ее до ума. А еще поставила заплатки на штаны Мелкого Джона. Миссис Сноубим сказала, что у нее все заплатки кончились, и он ходил едва ли не с голой попкой.

Супруга Младшего Дональда обещала научить меня делать мармелад. Она свой хранит в отличных глиняных горшочках, которые ей остались от тетки, а мне придется держать свой в стеклянных банках.

Дядюшка Надгроб попросил меня написать письмо его жене, которая уехала в гости к знакомым в Галифакс. Я начала так: „Дорогая жена!“, но он сказал, что никогда ее так не зовет, она может перепугаться, лучше написать: „Дорогая старушка!“. Он говорит, что буквы и сам знает, но у него правописание плохое.

Мамочка, я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя».

Джейн опустила голову на страницу и сглотнула комок в горле. Если бы мама была здесь, с ней и с папой – ходила бы с ними плавать, лежала на песке, ела свежую форель из пруда, смеялась с ними над домашними шуточками, которые они постоянно придумывали, бегала с ними под луной… Как все было бы прекрасно!

25

Тетушка Эм прислала на Холм над Маяком письмо с требованием, чтобы Джейн Стюарт приехала с ней повидаться.

– Придется ехать, – сказал папа. – Призыв тетушки Эм в наших краях приравнивается к приглашению от королевских особ.

– А кто такая эта тетушка Эм?

– Да чтоб я провалился, если знаю. То ли миссис Боб Баркер, то ли миссис Джим Грегори. Никак не запомню, который из них был ее последним мужем. Да и не важно, все ее так и зовут – тетушка Эм. Ростом она примерно мне по колено и такая худенькая, что ее однажды сдуло с одного конца бухты в другой, а потом еще и обратно. Зато она мудрая, как старый гоблин. Живет в том самом домике у дороги, про который ты меня на днях спрашивала, а занимается тем, что ткет, прядет и красит лоскутные коврики. Красит как следует, по старинке – травами, корой и лишайником. И если тетушка Эм чего не знает про красители, будь уверена: этого и знать не нужно. Ковры у нее никогда не выцветают. Ты бы к ней сходила сегодня вечером, Джейн. Мне нужно дописать третью песнь эпической поэмы про Мафусаила. Пока что я управился только с первыми тремя сотнями лет его жизни.

Джейн поначалу относилась к рассказам про эпос о Мафусаиле с трогательной доверчивостью. Теперь он превратился на Холме в дежурную шутку. Если папа говорил, что нужно сочинить еще песню-другую, Джейн понимала, что ему предстоит написать очередной высокоумный трактат для «Saturday Evening» – и отвлекать папу нельзя. Когда он писал стихи – любовную лирику, идиллии, золотые сонеты, – он совсем не возражал против ее присутствия. К сожалению, за стихи платили куда меньше, чем в «Saturday Evening».

После ужина Джейн отправилась к тетушке Эм. Сноубимы, которые успели по ней соскучиться, собрались было сопроводить ее всей компанией, но Джейн им решительно отказала. Они все страшно обиделись – кроме Щепки, которая сочла, что дамам навязываться не пристало, и вернулась домой к Голодному заливу, – и все-таки проводили ее почти до самого конца, с преувеличенной почтительностью держась у изгороди и отпуская разные колкости, тогда как сама Джейн невозмутимо шествовала посередине дороги.

– Обидно, что она такая лопоухая, правда? – сказал Пенни.

Джейн прекрасно знала, что она никакая не лопоухая, поэтому это ее не обидело. А вот следующая фраза – да.

– А что, если ей встретится крокодил на проселке? – громко поинтересовалась Карауэй. – Это ж похуже коровы.

Джейн поморщилась. Откуда Сноубимы проведали, что она боится коров? Она думала, что очень умело это скрывает.

Тут у Сноубимов развязались языки, и Джейн в спину так и полетели всякие колкости.

– Ишь, нос задрала, смотри не упади!

– Ну такая гордая – прямо кошка в упряжке!

– Куда нам до такой задаваки!

– Строит из себя невесть кого!

– Думаешь, тетушка Эм тебя еще и покормит?

– Если и покормит, уж я знаю чем! – выкрикнул Пенни. – Малиновым уксусом с двумя печеньями и кусочком сыра! Фу! Кто такое есть будет? Фу!

– Спорим, ты темноты боишься!

Джейн, которая совершенно не боялась темноты, продолжала хранить презрительное молчание.

– Чужачка – вот ты кто! – добавил Пенни.

Все остальное Джейн было нипочем. Она очень хорошо знала своих Сноубимов. Но тут рассвирепела. Это она-то чужачка? На своем ненаглядном острове, где родилась? Она резко остановилась.

– Вот погодите, – посулила она ядовито, – и увидите, что будет, когда вы в следующий раз попросите облизать миску.

Сноубимы все разом застыли на месте. Про это они как-то не подумали. Хватит, пожалуй, задирать Джейн Стюарт.

– Ой, ну мы же не хотели тебя обидеть… честно, – заныла Карауэй.

Они разом развернулись и зашагали к дому, хотя неукротимый Мелкий Джон все-таки выкрикнул через плечо:

– Пока-пока, Костлявенькая!

Отделавшись от Сноубимов, Джейн зашагала дальше и прекрасно провела время в собственном обществе. Одной из самых восхитительных вещей на Холме над Маяком было то, что ей разрешалось ходить куда угодно и никто ее не одергивал и не останавливал. Джейн была страшно довольна, что ей подвернулась возможность разведать проселочную дорожку, в конце которой жила тетушка Эм. Она часто гадала, куда эта дорожка ведет – скромная красная дорожка, обсаженная елями и пихтами, она крутилась и вертелась, будто пытаясь спрятаться. Воздух был напоен запахом нагревшихся на солнце, заколосившихся трав, деревья обсуждали ее на своем славном, забытом, стародавнем языке, из папоротника выскакивали кролики и улепетывали обратно. В лощинке у самой дороги стоял указатель, корявая черная надпись на белой доске, сделанная много лет назад давно почившим стариком: «Жаждущие! Идите все к водам»[38]. Повинуясь указующему персту, Джейн последовала по тропке между деревьями и оказалась у чистого глубокого родника, обрамленного замшелыми камнями. Она нагнулась и напилась, зачерпывая воду загорелой ладошкой. Со старого бука ее обругала белка, Джейн огрызнулась в ответ. Хотелось здесь задержаться, но небо на западе между верхушками деревьев уже начало золотиться, надо было спешить. Выйдя из лощины с родником, Джейн