Маленькая принцесса - Фрэнсис Ходжсон Бернетт

Сара умела пробудить любопытство в ком угодно, даже в старших воспитанницах.

– Здесь трубы… из них идёт в небо дым – клубами или колечками… И воробьи прыгают и чирикают, словно болтают друг с другом, совсем как люди… А из окон других чердаков в любую минуту может кто-нибудь выглянуть, и тогда интересно будет гадать, кто это. И мы тут так высоко – словно в другом мире!

– Ах, Сара, я хочу посмотреть! – воскликнула Лотти. – Подними меня!

Сара подсадила её и сама залезла на стол; облокотясь о край окна, проделанного в покатой крыше, они выглянули в него.

Тем, кто никогда этого не делал, трудно представить себе, какой необычный мир открывается глазу. По обе стороны крытая черепицей крыша покато спускалась к водосточным трубам. Воробьи, чувствовавшие себя здесь как дома, бесстрашно прыгали, чирикая, по крыше. На ближайшей трубе сидели два воробья и гневно спорили друг с другом; наконец один клюнул другого и прогнал с трубы. Соседнее слуховое окно было закрыто – дом рядом пустовал.

– Жаль, что там никто не живёт, – сказала Сара. – Это так близко, что, если бы на том чердаке жила девочка, мы могли бы с ней переговариваться и даже лазать друг к другу, если б только не боялись упасть.

С чердака небо казалось настолько ближе, что Лотти пришла в восторг. А то, что происходило внизу, если глядеть из слухового окна меж высящихся на крыше труб, казалось почти нереальным. Не верилось, что на свете существует мисс Минчин, мисс Амелия и классная комната. Стук колёс на площади доносился сюда словно с другой планеты.

– Ах, Сара! – воскликнула Лотти, прижимаясь к обнимавшей её руке. – Мне нравится твой чердак – честное слово, нравится! Здесь лучше, чем внизу!

– Погляди на воробышка, – шепнула Сара. – Жаль, что у меня нет для него крошек.

– А у меня есть! – взвизгнула Лотти. – У меня в кармане кусочек булочки. Я её вчера за пенни купила – ещё немного осталось!

Они принялись бросать крошки, но воробей вспорхнул и, отлетев, уселся на ближайшую трубу. Он явно не привык к дружескому участию – неожиданное приношение его спугнуло. Лотти замерла, а Сара тихонько почирикала – совсем как воробей! – и тогда воробей понял, что ему предлагали угощение и что бояться нечего. Склонив головку набок, он глянул блестящими глазками на крошки. Лотти с трудом сохраняла неподвижность.

– Он слетит? Слетит? – шепнула она.

– Судя по глазам, да, – отвечала Сара тоже шёпотом. – Он размышляет, можно ли на это решиться. Да, он решился! Смотри, слетает!

Воробей слетел с трубы и запрыгал к крошкам, но вдруг остановился несколько поодаль и снова склонил набок головку, словно размышляя. А вдруг Сара и Лотти – огромные кошки, возьмут и бросятся на него? Наконец сердце ему подсказало, что они не так страшны, как кажутся, и он подпрыгнул, клюнул самую большую крошку, схватил и упорхнул с ней за трубу.

– Теперь он знает, – сказала Сара. – И вернётся за остальными.

Воробей и вправду вернулся, и даже с дружком, а дружок улетел и вернулся с родственничком, и все вместе они принялись радостно клевать, чирикать, щебетать, пищать, время от времени останавливаясь, чтобы, склонив головки набок, изучать Лотти и Сару.

Лотти так веселилась, что совсем забыла первое неприятное впечатление от Сариного жилища. Когда же Сара спустила её на пол, она сумела указать ей на многие другие достоинства своей комнатушки, о которых и сама раньше не подозревала.

– Знаешь, эта комнатка такая маленькая и так высоко над землёй, что похожа на гнездо на дереве. А покатый потолок очень забавный! Погляди-ка, если стать вон там у стены, тут нельзя даже выпрямиться как следует. А когда занимается заря, я могу лежать в постели и через это окошко в крыше смотреть прямо в небо. Оно словно квадратик света в темноте. Если день солнечный, то по небу плывут маленькие розовые облачка, и мне кажется, что я могу их коснуться рукой. Если же идёт дождь, капли так и стучат по стеклу, словно хотят сообщить что-то хорошее. А ночью, если небо звёздное, можно лежать и считать, сколько звёздочек в этом квадратике. Ты и не представляешь, Лотти, как их там много! А посмотри-ка на эту ржавую решётку перед камином в углу. Если б её отчистить и развести в камине огонь, как это было бы чудесно! Видишь, на самом деле это очень красивая комнатка!

Описывая все достоинства своей комнатушки и заставляя себя в них верить, Сара ходила по ней, держа Лотти за руку. Лотти в них тоже верила – она всегда верила тому, что говорила Сара.

– Вот здесь, – продолжала Сара, – можно положить синий индийский ковёр, такой пушистый и мягкий, а в том углу можно поставить мягкий диванчик с подушками, где будет так приятно прикорнуть. Над ним – повесить полку с книгами, чтобы можно было дотянуться не вставая. Перед камином можно бросить какую-нибудь шкуру, а стены оклеить обоями и развесить на них картины. Конечно, маленькие – большие здесь не поместятся, но маленькие тоже бывают красивые! Вот здесь можно поставить лампу с розовым абажуром, а посреди комнаты стол с чашками и всем, что надо для чая, а над огнём повесить круглый медный чайник, он бы шипел и свистел. Ну и кровать, конечно, будет другая – мягкая, с дивным шёлковым покрывалом, – не кровать, а просто прелесть! И, может быть, нам удастся подружиться с воробьями и так их приручить, что они станут прилетать и стучаться в окно, чтобы мы их впустили.

– Ax, Capa! – воскликнула Лотти. – Я бы хотела здесь жить!

Наконец Саре удалось отвести Лотти вниз. Проводив её, она вернулась к себе на чердак и обвела его взглядом.

Очарование вымысла исчезло. Жёсткую постель покрывала потрёпанная ткань. Штукатурка на стенах потрескалась и кое-где обвалилась, на холодном полу не было ковра, каминная решётка погнулась и заржавела, а единственным сиденьем в комнате была старая шаткая скамеечка. Сара села на скамеечку и закрыла лицо руками. После ухода Лотти ей стало ещё тяжелее на сердце. Так, верно, чувствуют себя узники, когда посещавшие их родные уходят и они остаются одни.

– Здесь так одиноко, – произнесла Сара вслух. – Иногда это самое одинокое место на свете.

Она сидела, задумавшись, как вдруг её внимание привлёк какой-то шорох. Она подняла голову и глянула туда, откуда он раздавался; если б не выдержка, она