Золотое сердце - Елена Леонидовна Мусатова

вдыхать свежий холодный воздух, от которого стыло дыхание, щуриться от яркого солнечного света и знать, что никто криками, бранью, злобными насмешками не прогонит ее с общего веселья.

Зипун – старинная верхняя крестьянская одежда в виде кафтана, без воротника, из грубого сукна, обычно яркого цвета, отделанная контрастными шнурами по швам.

IV

Упав с кручи, Николаша сильно расшибся и лежал без памяти на краю дороги. На его счастье, мимо проезжал купец. Услышав слабый стон, купец велел кучеру остановиться.

– Померещилось тебе, батюшка, – лениво отвечал кучер, даже не потрудившись обернуться. – Место здесь гиблое, лес кругом, того и жди беды, да и лихие люди озоруют. Воля твоя, а нам не останавливаться надо, а, наоборот, коней стегануть, чтоб быстрей бежали.

Кучер уже было занес кнут, но хозяин грозно прикрикнул:

– Делай, что велено.

– Как скажешь, батюшка, – покорно вздохнул кучер, натягивая вожжи. – Только темень такая, хоть глаз выколи, говорил тебе, надо было на постоялом дворе переночевать.

– «Гаврил, гаврил», – передразнил его хозяин. – Чего расселся, иди.

– Кто, я? – удивился кучер. – Мне, что ли, идти?

– Экий ты непонятливый, – купец начал сердиться, – кому еще.

Кучер, кряхтя, слез с облучка и, недовольно бурча, поплелся в темноту.

– Нашел! – раздался вскоре его радостный крик. – Кажись, опоздали мы с помощью, нехай тут остается. Хотя прикопать бы надо, а то звери до утра обгложут.

– Тебя долго ждать? Как помирать соберусь, тебя непременно за смертью пошлю.

– Эх, купец-батюшка, чего за ней посылать, она у каждого за плечами стоит.

Кучер подхватил лежащего под мышки.

– Кожа да кости, – сообщил он хозяину, – весу как в ягненке.

Николаша слабо застонал.

– Жив! Жив! Стонет – стало быть, душа еще не отлетела. А сам-то в одной рубашонке. Как бы не ты, помер бы на дороге.

– Неси его в повозку, – велел купец.

Кучер дотащил свою ношу до повозки и устроил в ногах купца.

– Сейчас прикрою его, беднягу.

Кучер накинул на Николашу овчину, сел на облучок и тронул лошадей.

– Доброе у тебя сердце, Арсентий Петрович. Ой доброе. Любой другой мимо бы проехал, нипочем не остановился бы. Золотой ты человек, еще бы за труды мне на водку дал…

В эту минуту повозка попала в рытвину, отчего ее сильно тряхнуло. Николаша опять застонал.

– Ты поаккуратней, а то до смерти человека растрясешь.

– Это, батюшка, тебе не город, мостовых нет, фонари не горят. Вон один месяц и освещает путь-дорожку. А я думаю, довезем мы нашего горемыку в целости и сохранности. Коли была бы ему судьба помереть, мы б завтра утром, как и намеревались, в путь тронулись. А к утру он непременно замерз бы. По этой дороге, хоть она и короче, ездить не любят. Разбойники тут шалят. Про них чего только не рассказывают, волосы дыбом встают. Говорят, они нечистому продались, оттого даже ружья их не берут. Вроде разбойников и немного, а кажется, будто сотня. Страх они напускают, а он первый враг. Тебе нужно за ружье хвататься, а страх по рукам-ногам вяжет.

Возница бубнил не столько развлекая, сколько пугая своего хозяина. Месяц спрятался за тучкой, стало совсем темно. Кучер, боясь сбиться с пути, пустил лошадей шагом.

– Поскорей бы снег выпал, – вздохнул купец, – светлей бы стало. Без снега земля холодная, студеная, как ни укрывайся – все зябко.

– Вот и я об этом, – обернулся кучер, – для сугреву на водку бы дать надо.

– Получишь, получишь, – уверил его купец, – только до дома довези.

К дому подъехали уже глубокой ночью.

Купец велел кучеру разбудить слуг и позаботиться о раненом. Николашу на руках вынесли из повозки, он едва дышал.

Навстречу хозяину вышла кухарка:

– Арсентий Петрович, намерзлись небось, чайку горячего попейте. У меня самоварчик пыхтит, вас дожидается. – Она помогла купцу раздеться.

– Что Катюша?

– Ждала да и заснула.

– Нет, батюшка, не заснула, – послышался звонкий взволнованный голос, – приехал, миленький, а я как волновалась, чтоб в дороге не заблудились, за путников молитву читала.

Купеческая дочка, закутанная в легкий пуховый платок, сбежала вниз по лестнице и повисла у отца на шее.

– Да чего ж ты переживала, глупая?

– Как не переживать, дороги неспокойные.

– А я думал, дочка не спит, подарков дожидается.

– Все привез, что заказывала?

– Лучшее выбирал.

– Я, батюшка, было прилегла, но такой сон страшный приснился. Вроде как наяву, сижу я у окошка, прилетел ко мне голубь сизокрылый, ласковый такой, воркует, крошки с руки подбирает. Вдруг змея выползла, и не знаю, откуда взялась, обвила голубя, он рвется освободиться, а змея все крепче его душит. Тут я и проснулась.

Купец погладил дочку по голове:

– Пустое, не думай об этом. Видать, жарко натопили сегодня, душно в комнате. Ленты я тебе привез шелковые, они змеями и показались. Иди спать, не стой на холодном полу.

– Ах, батюшка, с тобой рядом ничего не страшно, – вздохнула Катюша и направилась в светлицу.

Купец велел разбудить Агашку. Та пришла заспанная, с растрепанной косицей, уставилась желто-зелеными глазами на хозяина.

– Парня я на дороге подобрал, еле дышит, ты о нем позаботься, отварами своими отпои.

– Отварами, говоришь. А стоит ли, батюшка? Зачем он тебе? Сам не знаешь, на радость или горе он нам послан. Что он делал на той дороге, как там оказался? Может, плохой это человек, а ты его в свой дом привез. Эх, Арсентий Петрович, добрым быть тоже с оглядкой надо.

– Рассуждай поменьше. Даже если и вправду под овечьей личиной волк скрывается, за свои дела он сам отвечать будет. И смотри, не балуй у меня.

Агашка прошла в тесную каморку рядом с кухней, куда на лавку положили Николашу. Подняв свечу повыше, внимательно разглядывала парня.

– Вид-то у тебя и впрямь голубиный, смирный, еле дышишь. Но чует мое сердце, беду ты в этот дом принесешь. Напоила бы я тебя отварами, красавчик, к утру бы преставился. Никто и не узнал бы, отчего помер. Но раз хозяин велел тебя выходить, пускай по его воле будет. Лишь бы после не пожалел. Эх, никто меня не слушает.

Агашка пошла в кухню, разворошила кочергой угли в печи, подложила сухие березовые поленья и, когда огонь разгорелся, поставила чайник.

– У, полуночница. – Кухарка, только что улегшаяся на лавку, приподняла голову. – Самой не спится, и другим спать не даешь.

Но Агашка, будто не слыша, занималась делом. Она принесла из своего сундука мешочек с травами и, что-то нашептывая, бросала их в закипевшую ключом воду.

– Колдовка, – пробормотала кухарка и, повернувшись на другой бок, засопела носом.

* * *

В