Януш Корчак - Когда я снова стану маленьким

- Иди на место! Двойка. А Висьневский спрашивает:

- На какое место ему идти, за парту или в угол? Я иду, а Висьневский нарочно выставил локоть,- ну я ие удержался, да и толкнул его. А оя как заорет:

- Чего толкаешься?

Свинья. Боялся, что учительница не заметит. А учительница в нерешительности: со мной ли покончить или его наказывать. И весь класс взбудоражился. То тихо сидят, а как кто-нибудь одни начнет - сразу шутки, смешки, поддразнивание, разговоры. Тут уж трудно успокоить. А за все отвечает тот, кто начал первый.

"Пусть их делают что хотят".

Я положил голову на руки и притворяюсь, что плачу, Это самое лучшее. Тогда тебя оставят в покое. Но я не плачу, я очень несчастен.

Вдруг я подумал:

"Если бы Марыня была учительницей, она бы была не такая".

Ведь когда ученик себя плохо ведет, его можно как-нибудь по-другому наказать, а не ставить двойку по своему предмету. У того, кто после меня дотел у доски и мусолил ту же задачу, тоже в конце концов получилось пятнадцать.

Марыня бы так не сделала. Но она еще маленькая, и потом она, Марыня, уезжает. Всю ночь по железной дороге - так далеко, в Вильно. И я ее уже больше не увижу. Может быть, никогда не увижу. Никогда ее услышу, как поет Ма:ршы. А Марыня так ласково улыбается, и у нее голубой бант. И мягкие-премягкие волосы, а вовсе не как у цыганки.

Учительаяца, как видно, очень разозлилась, потому что подошла ко мне на перемене и говорит:

- Если теба еще раз какая муха укусит, а директору скажу. Больше уж я за тебя заступаться не стану.

И отошла. Не дала оправдаться. А если бы дала, что я мог бы сказать?

Что я влюблен в Марыню?

Лучше умереть, чем это сказать.

"Муха укусила! Не муха укусила, а учительница попрекает тем, прежним. Нельзя попрекать одолжениями. Это больше всего обижает. Думают, что мы легко забиваем, не умеем быть благодарными.

Нет, мы хорошо помним. И год, и больше. И каждую бестактность и каждый добрый поступок. И мы многое прощаем, если видим доброту и искренность. Я учительнице тоже прощу, когда успокоюсь.

Подходит Манек, начинает шутить. Видит, чсто я грустный, и хочет меня утешить.

- Ну что, будешь теперь арифметики бояться? Вот влепят тебе пять колов, так и двойка удерет со страху. Только держи! Ты ведь математик лучше нет на палочку надет...

Я тихо сказал:

- Отстань!..

И выхожу во двор. Но не играю. Всякая беготня кажется мне глупой.

Как было бы хорошо, если бы все девочки были похожи на нее. А может быть, мы и в самом деле поедем в Вильно? Может быть, папа там получит работу. Все может статься.

Я взял в библиотеке книжку. Исторические повести. Буду читать.

Я возвращаюсь домой один. Манек не мог меня сегодня ждать. Иду и льдышку ногой подбрасываю. Надо стараться ударить так, чтобы она прямо вперед летела, а она летит то вправо, то влево. А я зигзагами за ней бегу. Стараюсь не останавливаться, все время бегом. Хуже всего, когда она отскочит от прохожего и совсем уж в сторону свернет или когда назад приходится возвращаться.. Я решил, что возвращаться назад раз-решается до десяти раз.

Но я встретил отца, и он рассердился, что я рву башмаки: ведь от этого носок сбивается.

Я вхожу во двор, смотрю: ребята катаются иа салазках. Ну, и я с ними стал. Не то что уж очень мне было весело. Когда у тебя огорчение, играть можно, но то и дело о нем вспоминаешь. Словно кто подходит и спраши-вает: "Забыл? Не помнишь?"

Это не укоры совести, а какая-то неотвязная мысль. Укоры совести совсем другие - грозные.

Я два раза прокатил ребят на санках, и они меня один раз. И хватит.

Посидел у окна, а потом стал картинки в книжке рассматривать. Не нравятся они мне. Первая картинка - всадник на коне. Битва. Вокруг рвутся снаряды. А он сидит с поднятой саблей, как кукла. Держится прямо, словно палку проглотил.

Почему это для детей все делают хуже? Хороший художник для взрослых, а самый никудышный - для детей. Книжки пишет для детей всяк, кому не лень,- и стихи, и песни. Кого не хотят слушать взрослые, тот идет к ребятишкам.

А мы-то как раз больше всех любим хорошие сказки, картинки и песни.

Ребята крикнули мне со двора, что будут сейчас делать новые санки и чтоб я дал им свои две доски, веревку и кусок листового железа.

Правда, они поворчали, что железа мало, а веревка короткая. Зато прочная.

Одна доска пошла на сиденье, а другая- на полозья. Если бы железа было побольше, можно было бы целиком полозья обить: тогда возить легче. Но хорошо, что хоть спереди-то обить железа хватило. Я им и гвоздей дал, один длинный, прямой; я его на улице нашел.

Только потом обязательно передерутся. Начнут друг друга катать, а кто-нибудь давай вертеться да еще свалится нарочно. Говоришь ему, что санки сломает, а ему хоть бы что. Дал несколько досок - значит, имеет право.

А другой сам возить не хочет и сидит, словно барин. Мы часто ссоримся, это правда, но вы только подумайте, какой у нас во всем произвол.

У взрослых есть суды. А у нас никаких судов, одни только жалобы. А взрослые наших жалоб не любят. Рассудят, лишь бы с рук сбыть: или тот прав, кого они больше любят, или младший, или оба виноваты, потому что нехорошо ссориться.

Когда-нибудь, может быть, люди будут жить в мире и согласии, но пока еще этого нет.

А бывает так, что кто-нибудь обидится из-за пустяка, и тут же: "Раз так, отдавайте мои доски и гвозди!"

Знает, что не отдадим. Что ж, разбить санки и вся работа насмарку? Ищи себе другого товарища и начинай все сначала?

"Дети любят мастерить".

Верно, любят, но уж если что сделаешь, то хочешь, чтобы это не портили.

А то один что-нибудь нарисует, а другой, ни с того ни с сего, возьмет да и порвет или запачкает. И так жалко! Или присмотришь палочку, шнурок, сделаешь кнут - не хочется ведь, чтобы его ломали. Вот и с санками так же.

Правда, иногда даже хорошо, что сломают, потому что во второй раз еще лучше получается. Но тогда надо заранее знать, что есть из-за чего начинать сначала: например, инструменты лучше или больше материала.

Потому что, ну как тут сделаешь санки без молотка?. Приходится кам-нем прибивать. И хоть бы камень-то был удобный. Правда, есть один такой камень, да он в мостовой. Мы даже хотели его выкопать, а потом обратно вставить. А если бы дворник заметил? Ну и задал бы нам! Неделю потом во двор не показывайся.

Ну вот, забиваю я гвоздь этим круглым неудобным камнем и ударял себя по пальцу. Даже такая черная штучка на пальце вскочила. И еще проволокой кожу содрал между пальцами, теперь, как станешь палец сги6ать, больно. Там в одном месте пришлось стянуть проволокой, потому что нужен был длинный гвоздь, а мы вбили три маленьких, и доска рас-кололась. Пришлось стягивать.

И так все время что-нибудь портится, и все время надо поправлять.

Приходит Юзек. - Эх вы, санки сделали, да не едут!

- Сделай лучше! - Захотел бы, так сделал!

- А ты захоти!

- Да на что они мне!

- Ладно, пошел отсюда. Не нравится - не смотри!

- А что, уж и посмотреть нельзя?

- Нельзя!

Один чинит, а двое отпихивают.

Наконец Франек говорит:

- Пустите его, лучше помогите держать, я один не могу. - А что он тут стоит, ехидничает? - Пускай его ехидничает. У него санок нет, вот ему и завидно.

- Есть чему завидовать, развалина какая-то!

Иногда ссора переходит в драку, а иногда и неожиданно поможет. Так и теперь:

- Без молотка все равно ничего не сделаете!

- А раз ты такой умный, давай молоток! - Стану я давать, чтобы сломали! - А есть у тебя?

- Конечно, есть! Хвалится или в самом деле? Но Юзек сбегал и принес:

- твой?

- А то чей же?

- Может, у отца взял?

- Да ведь я взял, а не ты!

Но если он взял без спроса и выйдет скандал, то влетит всем.

А у него и гвозди есть.

- Если позволите покататься, тогда дам. И еще достану.

Не надо было брать, потому что он хулиган. Но жалко времени, каждому хочется успеть хоть немножко покататься. И мы согласились. Только и молоток не поможет, если доска гнилая.

А Юзек тяжелый и так едет, словно нарочно сани сломать хочет.

Вся работа зря пропала. Опять ссорятся. Я иду домой. Грустно, грустно, грустно...

Иренка видит, что я огорчен, и даже не просит меня поиграть с ней. Придвинула скамеечку, села рядом и оперлась рукой о мою коленку... А я ничего ей не говорю, только думаю: "Если бы Марыня была моей

сестрой!"

И знаю, что это нехорошая мысль, потому что я словно хочу, чтобы Иренки не было, а у меня была бы другая сестра.

Я закрыл глаза и положил ей руку на голову. А она сразу голову мне на колени и тут же заснула. А я сижу и думаю о том, что хорошо бы и Иренка была жива и Марыня была счастлива.

Да, это так: я в нее влюблен, в Марыню.

Чего только не происходит в человеке, чего только в кем нет, и какое все разное! Если поглядишь вокруг, то видишь дома, людей, лошадей, автомобили. Тысячи, миллионы разных существительных: одушевленных и неодушевленных. И в мыслях человека те же самые существительные. Я закрываю глаза и вижу дома, людей, лошадей, автомобили. И у каждого существительного множество разных прилагательных,