Олень - золотые рога - Леонид Владимирович Дьяконов

кустики. Теперь их с улицы не заметишь. Стекольщик снял с плеча свой ящик со стеклами, поставил на траву, смотрит на Мишку и слушает.

И Мишка почему-то рассказал ему все. И что Сережкиной маме трудно жить, потому что все стало дорого, а кормильца нет, и что они проели отцовский костюм (проесть-то легко, а заводить-то как?), и что Сережка будет теперь работать — помогать матери, и что это он, Мишка, устроил Сережку продавать телеграммы.

Стекольщик улыбался, когда шел в садик. А теперь стал серьезный-серьезный, почему-то стащил с головы свой старый замасленный картуз и тотчас снова нахлобучил его почти до ушей.

Это движение показалось Мишке каким-то знакомым. Как будто он где-то и когда-то уже видел, как кто-то так делал — снимет картуз и опять нахлобучит… Но он не успел припомнить, потому что стекольщик заговорил снова и надо было слушать его:

— Знаешь, малец, я ведь не зря спрашиваю. Я знал Сережкиного отца и даже должен ему. Мне Сережку не догнать, я тебе отдам, а ты передай его матери. Я бы и сам занес, да некогда.

И дает Мишке десять рублей — «красненькую».

— Не потеряешь?

— Нет, дяденька, не потеряю!

— Передашь?

— Сегодня же передам. Я ведь рядышком живу!

Мишка засунул «красненькую» поглубже в кармашек и снова за работу — побежал и закричал:

— Экстренный выпуск! Последние телеграммы с фронта!

Телеграмм было немного, их быстро расхватали. Мишка — домой. И вдруг, уже перед калиткой, он почему-то вспомнил, как тогда, давно убегал арестант.

Как? Как это было?

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Так вот кто этот стекольщик!

⠀⠀ ⠀⠀

Вспомнилось, что когда в тот давно прошедший день арестанты свернули не туда, полицейские бросились вперед. В это время на обочине дороги, как раз против Тайкиного балкона, остановился отбившийся от других длинный худой арестант в черном пиджачке и черном же изрядно помятом картузике.

А потом как?

А потом этот арестант поднял голову, посмотрел вперед и увидел перед собой широко раскрытую калитку. Глаза его сразу ожили, разгорелись, метнулись по сторонам.

Так!., так!.. Мишка хорошо помнит это…

А потом арестант вскочил во двор, захлопнул калитку и задвинул ее перекладиной от ворот — теперь калитку с улицы не открыть! А сам почему-то стащил с головы свой черный помятый картуз и сразу же снова нахлобучил его почти до ушей. И только после этого побежал.

Но ведь и стекольщик так же: снял картуз и сразу же снова нахлобучил его почти до ушей!

Мишка застыл перед калиткой — боялся шагнуть дальше, чтобы не отвлечься, не спутаться, чтобы додумать до конца.

Он уже понял, что арестант и стекольщик — это один и тот же человек! Правда, стекольщик — с бородкой. Но долго ли отрастить бородку, да еще такую маленькую?

Теперь надо было сделать еще одно усилие, чтобы припомнить и понять все до конца. И Мишка вспомнил, как старый черт ночью шептался с тетей, как сказал ей, что «беглый арестант — Сережки-хулигана отец» и что «быть бычку на веревочке».

И стало все совсем ясно: «красненькую» для Сережки дал не просто стекольщик, а стекольщик, он же беглый арестант, он же Сережкин отец!

— Сережка! Сережка! — закричал Мишка и опрометью бросился от своей калитки к соседнему двору.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

8

⠀⠀⠀ ⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Сережка ничему не верит!

⠀⠀ ⠀⠀

Еще на бегу Мишка вытащил из кармашка красненькую десятирублевку, сжал ее в кулачке: сейчас прибегу, суну деньги Сережке. Вот как здорово!

Но Сережки не было дома. Надо его, а нет!

Ждать спокойно Мишка не мог: тревожили стиснутые в кулачке деньги. Надо было куда-нибудь спрятать их.

Мишка согнул десятирублевку пополам, еще раз пополам и еще пополам и засунул в самую свою любимую спичечную коробку, на которой был напечатан бравый казак Козьма Крючков. А потом он спрятал эту коробку под чистое белье в самый дальний уголок самого нижнего ящика комода.

Теперь все в порядке: никто не украдет!

Спрятал, выпрямился, случайно взглянул в окно, а за окном… Сережка. Идет домой мимо окон.

Пришлось снова добывать коробку. Затем сияющий Мишка примчался к Сережке:

— Сережка! Сережка! Вот тебе деньги — десять рублей! Это стекольщик дал. Он твоему папе должен. Только он совсем не стекольщик. Он — арестант. Помнишь? Который через наш двор убежал! Только он вовсе не арестант, а твой…

Тут Мишка остановился, передохнул, поглядел в широко раскрытые глаза ничего не понимающего Сережки и лишь тогда закончил:

— …твой папа!

— Чего ты городишь? — как-то недоуменно и даже сердито спросил Сережка. — Я что-то не могу понять. Ты потихоньку. С самого начала.

Мишку страшно удивило, что Сережка ничего не понял. Ведь все так ясно! Оба глядели друг на друга круглыми глазами и оба молчали.

Потом Мишка немного пришел в себя и уже спокойно стал подробно рассказывать о том, как тогда арестант убегал, как снимал на дворе картуз, а потом опять нахлобучивал. И о том, что стекольщик тоже снимал картуз и тоже нахлобучивал.

Сережка слушал вроде с интересом, но как-то так, словно он слушает не правду, а сказку, словно он не придает значения Мишкиным словам. И Мишке стало как-то неудобно говорить.

Но вот он дошел до того, как вечером увидел в комнате три глаза и очень испугался, и как старый черт прогнал его из кухни, а тетя уложила спать, и как он заснул и увидел во сне арестанта, и как проснулся и подслушал у старого черта, что беглый арестант — это Сережки-хулигана отец.

Вот кто стекольщик-то!

Мишка думал, что Сережка выслушает его и обрадуется, улыбнется, схватит Мишку, обнимет и кверху поднимет. Но получилось совсем не так.

Сережка немного помолчал, как будто что-то обдумывал, а потом презрительно сказал:

— Мало ли что можно увидать во сне! Эх ты, брехушка!

И добавил:

— Больше всего брехунов не люблю!

Обругал, плюнул и ушел. А десятку все-таки взял. Вынул ее из коробочки, а на коробочку наступил, поломал, бравого казака Козьму Крючкова в землю вбил!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Для кого Тоська просил взаймы

⠀⠀ ⠀⠀

После такого разговора Мишка стоит расстроенный, обиженный. И в эту плохую минуту вдруг подходит к нему Тоська-поляк.

— Миша! —