Ванечка и любовь - Микита Франко

ни на кого не сможет. Мухи не обидит – в случае с ним это не просто такое выражение, а в самом деле. В общем, подходящий папа для изнеженного мальчика типа Мики, поэтому Славу он любит, а Льва – боится.

Я Льва не боялся. В чём-то я его даже уважал, хоть он и гомик. Наверное, в том, что несмотря на это, у него получалось оставаться нормальным – ну, без всяких сережек в ушах, мягких интонаций и рваных джинсов. И вообще, это хорошо, что он может сказать что-то грубое или врезать: я считаю, что металлический тон в голосе и способность подраться – самые необходимые качества для нормального мужика. И когда он начинает таким образом воспитывать меня, я радуюсь, а не боюсь — хоть что-то традиционное в этом гей-царстве.

Слава – противный. Такой же слащавый, как и его имя – даже начинается на один и тот же слог. Каждый раз, как я пытаюсь вывести его на адекватную для мужика реакцию, у него начинается всё одно да потому: «Ну, что у тебя случилось, ну, давай поговорим, я рядом». Зачем мне это вообще надо? Я просто пытаюсь убедиться, что если уж и живу с гомиками, то может они хотя бы в остальном ничего – но один полное фуфло, а второй пятьдесят на пятьдесят. Ещё и третий периодически мелькает, весь такой непонятный и возвышенный, но судя по всему, тоже голубой.

Я один был нормальным в этой квартире. Может, ещё вот собака, но она капец тупая у них.

Вскоре меня опять отправили с ней гулять, потому что Мики где-то шастал до позднего вечера, а псина начала скулить. Мне было лень, к тому же шёл дождь, но Лев начал угрожать, что отберёт у меня приставку, и я пошёл.

- Ты что, не понимаешь, что никто не хочет гулять с тобой, когда идёт дождь? – спросил я у собаки, когда мы вышли из подъезда.

Она этого явно не понимала. Резво начала срываться с поводка, бежать вперёд и плюхнулась в ближайшую лужу.

Я натянул капюшон, мрачно вздохнул и покорно пошёл за ней. Точнее, почти побежал.

Недалеко от нашего дома есть место, где нам с Мики не разрешают ни ходить самим, ни гулять с собакой. Это какой-то пустырь в паре домов от нашего – там гаражи и огромные тёплые трубы, на которых часто ночуют бездомные пьяницы, а вокруг снуют бродячие животные. Несмотря на запрет, я всегда ходил там сам, и выгуливал там Сэм, если вдруг выпадал такой случай, потому что через это место можно сократить любой путь, а если его обходить – только время теряешь.

Ни разу ничего не случалось плохого, но в тот день как будто кто-то решил, что чем больше проблем в моей жизни, тем лучше.

На трубах развалились бродячие псы – я их раньше, бывало, видел, но всегда в этот момент ходил один, и они меня не трогали. При виде Сэм один из них начал лаять, а двое других подхватили. Я сжал поводок покрепче и уже хотел развернуться назад, но эти трое – гавкающие и недовольные, спрыгнули с труб и начали подходить к нам, порыкивая. Сэм тоже на них зарычала, и, если бы я мог ей объяснить, что не надо нарываться, я бы именно это в тот момент и сделал.

И вот – они встали напротив нас, настроенные не по-доброму. На меня никто особо внимания не обращал, все смотрели на Сэм, а Сэм, как настоящая тупица, и рада была их провоцировать – рычала и лаяла в ответ, дёргая поводок из моей руки.

Я не знал, что делать. Из историй о собачьих нападениях я только слышал, что, если делать резкие движения – они сразу бросятся. Поэтому нет смысла срываться и бежать – они всё равно догонят. Если не догонят Сэм, то догонят меня, и выберут себе в жертву как более слабого.

Я заметил, что у одного из псов с клыков капает слюна. Мне стало ещё страшнее, я почувствовал обморочную дурноту и ослабил хватку – в этот момент Сэм дёрнулась с поводка, и я не удержал её. Она первой бросилась на них. Началась драка.

Я сделал тщетную попытку снова схватить поводок, чтобы вытянуть из оравы собак Сэм, но, когда попытался, один из псов кинулся на меня, поставил лапы на грудь, как будто оттолкнув, и рыкнул. Больше не сделал ничего, но я испугался и… Побежал.

Просто сбежал оттуда и всё. Потому что подумал, что меня сейчас разорвут. Потому что вспомнил истории про детей, которых насмерть загрызали собаки, и решил, что может произойти какая-то из таких.

Я шёл домой и плакал, потому что мне было жалко Сэм, и потому что я не знал, как вернуться и рассказать о том, что случилось – они ведь сразу поймут, что я трус. Выглядеть трусом перед теми, кого я называл жалкими гомиками, было особенно стыдно.

Поэтому, вернувшись, я сначала не рассказал ничего. Мики был уже дома и накинулся на меня с порога: где, мол, его собака. Я решил, что буду молчать о том, что случилось, до самой смерти. Не добившись от меня ответа, он бросился ябедничать Льву.

- Папа! – позвал он. – Ваня куда-то дел собаку!

Они начали терроризировать меня уже вдвоём: где собака да где собака. Когда Мики в десятый раз спросил, что я сделал с его собакой, я не выдержал: - Если это твоя собака, то сам бы с ней и гулял!

- Куда ты её дел?

- Повёл её гулять на пустырь и стравил там с бродячими псами! – выпалил я.

Пусть лучше думают, что я сволочь, чем поймут, что я трус.

- Не надо было на меня вашу тупую собаку навешивать, - заключил я.

- И где Сэм? – сдержанно спросил Лев.

- Я её там… - я замялся.

- Бросил? – подсказал он.

- Бросил.

Лев усмехнулся невесело. И сказал:

- Видимо, это наследственное – бросать.

У меня дрогнули губы. Я не выдержал этой хлёсткой фразы и расплакался. Я ведь ничего, вообще ничего плохого на самом деле не хотел! Я сто раз там гулял, всегда всё было нормально, я просто не знал, что так получится. Сквозь слёзы я начал пытаться объяснить это им, говорил, что покажу где она, что надо туда пойти…

Мы пошли, и обнаружили Сэм в