Король Людовик Святой - Сергей Евгеньевич Вишняков

тамплиеров, устремились вперед, мстить за своих вечных соперников. За ними помчался последний резерв – граф Бретонский Пьер де Моклерк со всеми оставшимися рыцарями. Они окружили тех сарацин, что пытались прорваться против Ги д'Ибелина и графа Фландрского. Киприоты и фландрцы, видя, как им помогают победить, с воодушевлением бросились на врага. В плен не брали никого, даже если враг молил о пощаде.

– Монжуа, Сен-Дени! С нами Бог! – реял над полем боя клич французов, несших неумолимую смерть.

Пехота христиан не могла действовать быстро, поэтому вся осталась в лагере, мощным ревом вторя рыцарям.

Израненный Жосеран де Брансон, поддерживаемый сыном, тоже поскакал на врага, держа копье с родовым гербом. Он знал, что уже не выживет, но должен был привести к победе своего сына, чтобы Генрих увидел не только резню, но и ее ликующую развязку.

Жан де Роне мчался впереди своих госпитальеров, преследуя врага, раздавая смертоносные удары бегущим. От безысходности, зная, что от рыцарской конницы не спастись, некоторые сарацины поворачивались и встречали смерть лицом к лицу, а кто-то пытался хоть немного сопротивляться. И вот один из сарацин – по всей видимости, человек мужественный, не бросивший, как большинство других, копье во время бегства, чтобы легче было улепетывать, – предвосхитив наскок рыцарского боевого коня, резко остановился и повернулся. Жан де Роне занес меч для удара, полностью открыв корпус, не успев прикрыться щитом в левой руке. Сарацин с размаху ударил его копьем снизу вверх. Сила удара и скорость коня были так велики, что копье легко пробило кольчугу и вонзилось в грудь магистра. Сарацина зарубили другие госпитальеры, а Жан де Роне рухнул на землю, обливаясь кровью.

Рено де Вишье, магистр французских тамплиеров, скакавший позади, видя гибель Жана де Роне, остановился и, спешившись, подошел к нему. Несколько госпитальеров, склонившихся над Великим магистром, расступились, пропуская Вишье. Он опустился на колени, снял шлем с головы де Роне и прижал его голову к себе. Если бы не смелая атака де Роне, Вишье лежал бы сейчас неподалеку от Соннака. Один из последних тамплиеров в войске короля закрыл закатившиеся глаза Жану де Роне.

Победа была полной. Сарацины бежали, во множестве истребленные на равнине перед Мансурой.

Рыцари вернулись, окрыленные, гордые, высоко поднимая знамена с родовыми гербами и крестами. Король спешился перед шатром, скинул шлем. Папский легат Эд де Шатору со слезами радости на глазах, с распростертыми объятиями встретил короля и обнял его. Людовик поцеловал крест, протянутый легатом, и обернулся к своим рыцарям, баронам и графам, собравшимся у шатра.

– Господа, друзья мои, братья во Христе! На нас лежит великий долг благодарности нашему Спасителю, потому как на этой неделе он дважды даровал нам победу! В прошлый раз мы изгнали врага из лагеря, где сейчас расположились, а сегодня мы, сражаясь почти все пешими, выстояли против вражеских всадников. Сейчас идет Великий пост, и в эти священные дни Господь нас не оставил, нехристи разгромлены, понесли большие потери!

Послушать короля остановился юный Генрих де Брансон. Загорелое лицо его побледнело и осунулось, он закусил губу, не зная, что ему делать и как быть. В поводу он держал коня, на котором лежало бездыханное обескровленное тело отца Жосерана де Брансона.

Глава четвертая. Голод и мор

На серебряном блюде перед королем лежал длинный, весьма неаппетитно выглядящий сваренный буроватый угорь и лепешка, запеченная с луком, немного инжира, две горсти гороха.

– Во славу Господню! – сказал папский легат, перед которым стояла точно такая же тарелка, и с аппетитом принялся за еду.

Людовик задумчиво взял нож и разрезал угря, жуя кусок лепешки.

– Мы всегда соблюдали пост! – заметил Карл Анжуйский, с неудовольствием оглядывая угря на своей тарелке. – Видит Бог – всегда! Но сейчас особенно тяжело, брат. Если завтра сарацины снова полезут, сил не будет после такой пищи их отразить.

Людовик, не глядя на него, отпил воды из кружки и взялся за угря.

– Бог поможет, – флегматично ответил он. – Христос нас не оставит.

– Да и не видно никого из нехристей, – вступил в разговор легат Эд де Шатору, которому поститься было всегда привычно. – С тех пор, как мы наших павших похоронили, никто и близко к лагерю не подходил. Может, ждут, когда мы на штурм пойдем?

– Мы и на штурм – смешно, – мрачно хмыкнул Альфонс де Пуатье. – Святой отец, опомнитесь! С чем на штурм? В лагере бы усидеть, если вдруг полезут.

В королевском шатре, поставленном на месте бывшего шатра Фахр эд Дина, царило невеселое настроение.

– Я все-таки думаю, что та процессия два дня назад, вошедшая в Мансуру, – не что иное, как молодой султан со свитой прибыл! – утвердительно сказал Карл Анжуйский. – Непонятно, что от него ждать – то ли переговоры нам предложит, то ли опять войска на штурм двинет.

– Переговоры – это хорошо, – сказал Альфонс де Пуатье. – Пора, брат, договариваться. Пора, еще не поздно.

Король с раздражением бросил кусок угря на тарелку и гневно посмотрел на графа де Пуатье:

– Ты хочешь, чтобы я пошел к сарацинам на поклон? Попросил у них, как побитая собака? И это после наших побед?!

– Что дали нам победы, Луи? – грустно произнес Альфонс. – Коней сколько погибло! Рыцарей! Да ты и сам все знаешь. Мы обездвижены! Ни наступать не можем, ни отступить – это позорно. Сидим, чего-то ждем.

– Ждем Светлой Пасхи, – ответил король.

– А дальше?

– Господь направит нас.

– Право слово, ваша светлость! – поддержал короля папский легат. – Молитесь, не время для сомнений и уныния. Уныние – грех, напомню вам.

Альфонс де Пуатье умолк, пожевал инжир и потер лоб рукой, отвернувшись ото всех и не желая больше вести пустые беседы.

– А я по жене соскучился! – вздыхая, сказал Карл Анжуйский и тепло улыбнулся. – Вот бы сейчас обнять Беатрис! Она уже должна родить!

– Кстати, о гонце из Дамиетты, – заметил король. – Точнее, не о нем, а о том, какую весть он принес. Дай Бог малышу Роберту II, сыну моего покойного брата, расти здоровым и быть счастливым! Вот только поздравить Матильду мы не можем. Все поздравления бессмысленны, когда она узнает о гибели своего мужа. Помоги ей Бог пережить утрату! Пусть гонец сегодня отдохнет, а завтра отправляется обратно. Напишем письма нашим любимым. Я, пожалуй, пойду перечитаю, что мне написала Маргарита.

Король встал из-за стола и отправился на походную постель, где лежал пергамент от жены. Он с нежностью поцеловал его и погрузился в чтение.

Альфонс де Пуатье желчно процедил:

– Пока мы тут письма читаем, постимся перед Пасхой,