Таинственный сад. Маленький лорд Фаунтлерой - Фрэнсис Ходжсон Бернетт

он был в чудесном расположении духа. Грум Вилькинс провёл лошадку под уздцы несколько раз взад и вперёд перед окнами библиотеки.

– Он настоящий молодец, – рассказывал потом Вилькинс в конюшне. – Нетрудно было его усадить. И ребёнок постарше его не держался бы так прямо в седле, как он. Тут он меня и спрашивает: «Скажите, Вилькинс, прямо ли я сижу? Ведь в цирке наездники всегда сидят прямо». А я ему отвечаю: «Так прямо, словно наездник, милорд». И он засмеялся, очень довольный, и говорит мне: «Вот это хорошо. Пожалуйста, Вилькинс, напоминайте мне, чтобы я всегда сидел прямо».

Однако вскоре мальчику показалось скучно только сидеть прямо и ездить шагом взад и вперёд: Вилькинс не выпускал из рук поводьев. Через несколько минут он обратился к дедушке, следившему за ним из окна.

– Можно мне поездить одному? – спросил он. – Да побыстрее? Мальчик с Пятой авеню ездил обыкновенно рысью и галопом.

– А ты думаешь, что сможешь ездить рысью и галопом? – спросил граф.

– Я бы хотел попробовать, – ответил Фаунтлерой.

Граф сделал знак Вилькинсу, который тотчас сел на свою лошадь и взял пони на длинный повод.

– Ну, пустите рысью, – сказал граф.

Следующие минуты были довольно неприятны для маленького всадника. Он нашёл, что ездить рысью не так легко, как ездить шагом, и чем скорее скакал пони, тем труднее казалась ему езда.

– Тря… трясёт порядочно, не правда ли? – сказал он Вилькинсу. – Вас тоже трясёт?

– Нет, милорд, – ответил Вилькинс. – Понемногу и вы привыкнете. Приподнимайтесь только на стременах.

– Я… я… под… поднимаюсь… всё вре… время, – возразил Фаунтлерой.

Действительно, он приподнимался и опускался довольно неловко, его порядочно трясло и подкидывало. Он запыхался и покраснел, но тем не менее старался твёрдо сидеть в седле и держаться прямо. Графу из окна всё было видно. Когда наездники подъехали к нему после того, как скрылись на несколько минут за деревьями, Фаунтлерой оказался уже без шапки, причём лицо его разгорелось, как маков цвет, а губы были крепко стиснуты. Всё же он мужественно продолжал ехать рысью.

– Постой, – окликнул его дед. – Где твоя шляпа?

Вилькинс дотронулся до своей.

– Она свалилась, ваше сиятельство, – сказал он, видимо забавляясь. – А поднять милорд не позволил.

– Не очень он трусит? – спросил граф сухо.

– Что вы, ваше сиятельство! – воскликнул Вилькинс. – Да он, можно сказать, и не знает, что это значит! Многих молодых господ обучал я езде, но ни одного не видел такого смелого, как он.

– Ты устал? – спросил граф Фаунтлероя. – Хочешь сойти?

– Трясёт больше, чем я думал, – откровенно признался юный лорд. – Я тоже немного устал, но слезать мне ещё не хочется. Я хочу поскорее научиться. И как только немного отдохну, поеду назад за шляпой.

Самый умный человек на свете не мог бы подсказать Фаунтлерою лучшего ответа, чтобы угодить старому графу. Когда они снова поехали по направлению к главной аллее, лёгкая краска покрыла суровое лицо графа и глаза его из-под нависших бровей заблистали давно не испытанным удовольствием. Он сидел в напряжённом ожидании, пока снова не послышался стук копыт. И когда они через некоторое время вернулись обратно, то оказалось, что шапка Фаунтлероя была в руках у Вилькинса; личико же мальчика ещё более раскраснелось, волосы развевались по ветру, но он, несмотря на более скорую езду, всё так же твёрдо сидел на лошади.

– Вот! – воскликнул он, переведя дух. – Я ехал галопом. Не так хорошо, как мальчик с Пятой авеню, но всё же проскакал и не свалился!

После этого он быстро подружился с Вилькинсом и с пони. Не проходило дня, чтобы их не видели вместе весело скачущими по большой дороге или вдоль зелёных тропинок парка. Дети из коттеджей выбегали к дверям, чтобы поглядеть на пони и смелую маленькую фигурку, так прямо сидевшую в седле, а молодой лорд снимал шапку и, размахивая ею, восклицал: «Хеллоу! Доброе утро!» – что не совсем соответствовало его графскому достоинству, но зато отличалось милой приветливостью. Иногда он останавливался, чтобы поболтать с детьми. Однажды Вилькинс, вернувшись в замок, рассказывал, как юный лорд настойчиво пожелал сойти с пони около школы для того, чтобы посадить на него хромого усталого мальчика.

– Его невозможно было уговорить, – рассказывал потом об этом в конюшне Вилькинс. – Я ему предлагал усадить мальчика на мою лошадь, а он не соглашался, говоря, что мальчику будет неловко на большой лошади. «Видишь ли, Вилькинс, – сказал он мне, – этот мальчик хромой, а я нет, и я хочу, кроме того, поговорить с ним». Так мы и усадили мальчугана на пони, а милорд преспокойно пошёл себе пешком, руки засунул в карманы, шапку сдвинул на затылок – идёт и разговаривает с мальчиком как ни в чём не бывало! А когда мы подъехали к их дому и мать мальчика выбежала впопыхах посмотреть, что случилось, он снял перед ней шапку и говорит: «Я привёз домой вашего сына, сударыня, потому что у него болит нога, а эта палка ему плохая опора. Я попрошу дедушку, чтобы он заказал ему костыли». Провались я на этом месте, если женщина не чувствовала себя на седьмом небе! А я чуть не лопнул со смеху.

Когда граф узнал об этом случае, он не рассердился, как того боялся Вилькинс, а только расхохотался и, позвав Фаунтлероя, заставил его рассказать всю историю с начала до конца.

Через несколько дней экипаж Доринкорта остановился перед коттеджем, где жил хромой мальчик; Фаунтлерой выскочил из экипажа с парой крепких костылей; он нёс их на плече, как ружьё, и передал миссис Гартль (так звали мать мальчика).

– Дедушка вам кланяется, – сказал он, – и посылает эти костыли вашему сыну; мы надеемся, что он скоро поправится…

– Я передал от вас поклон, – заявил он графу, снова усевшись в экипаж. – Вы мне об этом не сказали, но я подумал, что, верно, вы забыли. А ведь это следовало сказать, правда?

Граф снова засмеялся, но возражать не стал. Дело в том, что они всё более и более сближались и уверенность Фаунтлероя в доброте деда увеличивалась с каждым днём. Он не сомневался, что его дедушка был самым любезным и великодушным человеком. Действительно, его желания исполнялись почти прежде, чем он успевал их выразить, а подарки и удовольствия сыпались на него в таком изобилии, что по временам приводили его в полнейшее недоумение. По-видимому, старый граф готов дать ему всё, чего бы он ни пожелал. И хотя по отношению к другим мальчикам подобная система воспитания могла бы оказаться