Радио Попова - Анья Портин

не кошенной лужайке валялся одинокий ботинок, много пустых бутылок и обрывки полиэтиленовых пакетов. Почтовый ящик висел на стене дома рядом с входной дверью, фамилия – «Сантанен». Я опустил газету в почтовый ящик. Окно рядом с дверью было не зашторено. Я постоял секунду и решился заглянуть внутрь. В бледной полоске света от уличного фонаря я разглядел жутко захламленную прихожую. На полу валялись груды пустых бутылок: некоторые в пакетах, некоторые так. Я развернулся и мрачно побрел к калитке.

– Девочка, восемь лет, – тихонько проговорила Аманда. – Живет с родителями и их собутыльниками, которые все время меняются. Веселятся до упаду, в буквальном смысле слова, потом отползают домой спать.

– Поэтому в прихожей столько пустых бутылок, – догадался я.

– Да. – Аманда толкнула тележку. – По счастью, она смышленая девочка. Завтра же с утра сдаст бутылки и купит себе что-нибудь, книжку или журнал. Она обожает читать.

Плечи мои враз осели, точно кули с песком. Я вздохнул так глубоко, что спящие в кустах воробьи проснулись и поднялись в воздух. Аманда потерла уши, но ничего не сказала. Тишина тянула мои ноги к земле, ботинки словно налились свинцом. Но все-таки я плелся за Амандой.

– Какая категория? – спросил я, просто чтобы не молчать.

– Средней тяжести. Полностью забытая, но высокофункциональная.

– Как я. – Мне чуть-чуть полегчало. – Если б я только мог что-нибудь сделать! Что-нибудь, кроме как бродить с тобой по ночам.

– Но, Альфред, ты же и так все время делаешь, – серьезно сказала Аманда. – Вот сейчас ты изо всех сил готовишь Забытых к той ночи, когда перейдешь к самым важным действиям.

Я громко сглотнул. И правда, к действиям! Мне придется говорить по радио с такими же, как я, полуночниками. Во что я ввязался…

Нам оставалось обойти еще два объекта.

– Сейчас будут двое из категории тяжелых, – предупредила Аманда, крепче стиснув ручку тележки. – Тяжелые – значит, лишенные свободы или те, чьей безопасности что-то угрожает.

Первым был мальчик семи лет. Квартира в цокольном этаже многоэтажного дома, на двери две фамилии – Мюрскю и Мяннистё. Аманда сказала, что, судя по вздохам, мальчик всеми силами избегает маминого нового мужа. Тот всегда зол на всех и за всё и срывает свою злость на ком попало – достается, увы, и мальчику. Однажды ночью Аманда заметила, что возле дома мальчика ее уши больше не дрожат. Зато они завибрировали возле ближайшего парка. Похоже, что мальчику приходится по ночам убегать из дома.

– Здесь надо поосторожнее, – прошептала Аманда, когда мы подошли к дому. – Если кто-нибудь найдет инструкции, мальчишке несдобровать.

Аманда достала из сумки сверток, но в этот раз не воспользовалась дверью, а обошла вокруг дома до окна детской. Нижний угол стекла отколот. Уши у Аманды тотчас выглянули и завибрировали. Аманда просунула газету в угол разбитого стекла и осторожно постучала в окно. Изнутри послышался легкий шорох, и газета моментально исчезла с подоконника.

Последний объект оказался на окраине: обрамленная липами песчаная дорожка вела к высокому металлическому забору, за которым виднелся дом из белого кирпича. Дом был шикарный, красивее и выше, чем все остальные дома в этом районе. На воротах висел огромный замок, а рядом – почтовый ящик с выбитой золотом фамилией: Лиитувуори.

Аманда закатила тележку под дерево и взяла из нее одну обычную газету. Бросила ее в почтовый ящик и громко хлопнула крышкой. В доме залаяла собака. Аманда улыбнулась и вернулась к тележке.

– Девочка, одиннадцать лет, – сказала она. – В детстве много болела, и родители пылинки с нее сдували, боясь, как бы она не заразилась от кого-нибудь снова. И до сих пор считают, что новые люди опасны для нее, и никому не доверяют. Девочку всегда закрывают на ключ в ее комнате, выйти можно только с разрешения родителей. Ей наняли частного учителя, чтобы не надо было ходить в школу. Она никогда не видит других детей, ни к кому не ходит в гости.

– Но, если ее не выпускают из комнаты, как же она заберет газету? – Я застыл под фонарем.

– Уйди со света, – прошипела Аманда и сама отдернула меня в сторону. – Газета – это для родителей. Я специально пошумела, чтобы они услышали, что это просто принесли газету в положенное время, и ничего не заподозрили.

Аманда взяла из сумки сверток с инструкциями, шоколадным батончиком и вторым радио, и направилась к кустам рядом с забором. Окруженный фонарями дом светился в темноте бледным светом. Мне вдруг показалось, что этот свет сейчас заморозит меня, и я в ужасе бросился следом за Амандой. Перебравшись через кусты, я обнаружил, что Аманда, запрокинув голову, изучает край металлического забора. Неподалеку от забора росла раскидистая липа, ее ветки как раз доставали до окна второго этажа.

– На этот раз полезешь ты. – Аманда кивнула на окно. – Ты половчее будешь.

Аманда достала из кармана кусок веревки, перевязала сверток крест-накрест, как перевязывают подарки, конец веревки намотала мне на пояс, а сверток сунула в мой карман.

– Слушай, как перебраться через забор, – продолжала она шепотом. – Залезешь на дерево, проползешь по ветке к окну и забросишь газету в щель. Если рядом будет старая газета, забери ее с собой. Не стоит оставлять следов.

– Зачем тогда вообще газета?

– Затем, что газета не привлекает внимания. Разносчика газет никто ни в чем не заподозрит, а вот если я буду разгуливать здесь в обнимку с шерстяными носками и бутербродами, кто-нибудь рано или поздно заинтересуется. Потом, есть небольшой шанс, что человек пролистает газету и узнает что-нибудь новое.

– А если окно закрыто?

– На окне есть даже специальная проволочная решетка – это чтобы она не выпала из окна, – но забить створки, к счастью, не догадались. Девочка обычно приоткрывает их перед сном.

Чем дальше, тем веселее. Я уже хотел сказать, что не собираюсь играть в супергероя, но потом подумал про девочку: она, может быть, как раз сейчас сидит в кровати без сна и ничего не знает о мире, который начинается за высоким железным забором ее дома. В общем, я полез. По ветке я полз затаив дыхание и все-таки чуть не сорвался. Сверток выпал из кармана и повис на веревке. Я подтащил его к себе, сунул обратно в карман и пополз дальше. Ветка становилась все тоньше и начала подо мной прогибаться, но окно было уже рядом. Оно действительно оказалось приоткрыто, в щели торчала старая газета. Я обменял ее на сверток. Изнутри не донеслось ни звука. Я прислушался и подумал: что, если бы у меня сейчас задрожали уши? Я даже сморщил лоб и погримасничал –