Король Матиуш Первый. Антось-волшебник - Януш Корчак

– Как тебя зовут, бедняга? – И опять хлоп по скамье.

– Ой, больно! – кричит Матиуш. – Меня зовут Матиушем! Ой, больно, больно!..

Надзиратель стукнет плетью по лавке, окунёт кисть в красную краску и мазнёт Матиуша по спине.

– Хватит, больше не кричи, будто у тебя сил нет. А потом притворись, что потерял сознание. Тебе повезло: начальника тюрьмы сегодня нет, а то бы этот номер не прошёл. Ну, теперь молчок, закрой глаза.

Он взял Матиуша на руки и отнёс в камеру-одиночку. А на ночь приставил к нему вместо сиделки заключённого.

– А здесь кто? – спросил во время вечернего обхода начальник тюрьмы.

– Тот маленький заключённый.

– Почему он не один?

– Сознание потерял, когда я его бил.

– А ну, покажи.

Приподнял куртку и при тусклом свете фонаря увидел исполосованную спину.

– Ничего, привыкнет. Кандалы можешь с него снять, никуда он не денется! – Начальник тюрьмы зловеще засмеялся и вышел.

– Эй, малый, не притворяйся! Я знаю, тебе не больно, – сказал Матиушу сосед по камере.

– Ой, больно! – застонал Матиуш. Он боялся подвоха.

– Не дури, я ведь знаю, что тебе спину размалевали красной краской. Надзиратель велел тебе молчать, чтобы начальник тюрьмы не пронюхал. Если делать всё, что они велят, тут и года не протянешь. Вот мы разные хитрости и изобретаем. Для слабосильных и больных у нас корзины полегче, а вместо плетей – красная краска. Но мы по голосу узнаём, кто от боли кричит, а кто – для вида. Поживёшь тут – тоже много чего узнаешь. А за что тебя посадили в тюрьму?

– За страшное преступление. Я хотел дать детям свободу, и из-за этого погибло много народу.

– Сколько? Трое, четверо?

– Больше тысячи.

– Да, сынок, в жизни так часто бывает. Человек хочет одно, а выходит другое. И я когда-то был маленьким мальчиком, ходил в школу, с товарищами играл, а по вечерам отец, возвращаясь с работы, приносил мне конфеты. В оковах не рождается никто. В цепи человек человека заковывает.

И зазвенел цепью, словно в подтверждение своих слов.

«Как странно он это сказал. И Печальный король говорил что-то похожее», – подумал Матиуш, засыпая.

Матиуш – мальчик очень любознательный. «Не беда, что плохо, зато узнаю и увижу что-то новое», – утешал он себя в любой передряге. И хотя тюрьма была страшная, неделя пролетела незаметно. Надзиратель по-прежнему орал на него: «Сукин сын!» – размахивал плетью, но ни разу не ударил. Ходить без кандалов одно наслаждение, и Матиушу даже немного стыдно, что для него сделали исключение. И арестанты уже не кажутся такими свирепыми. Выругается кто-нибудь, его тут же пристыдят: «Заткнись, чего при ребёнке ругаешься как извозчик!» Они лепили для Матиуша из хлебного мякиша разные игрушки.

А делается это так. Хлеб хорошенько разжёвывается, чтобы не было комочков, а потом лепи что угодно. Чаще всего заключённые лепили цветы. А Матиуш взамен отдавал им по воскресеньям папиросы. И всё тайком, без единого слова, но Матиуш чувствовал: они его полюбили.

«Бедняги, – думал Матиуш, – живут хуже дикарей».

И дерутся как-то странно: сцепятся, разобьют друг другу физиономию в кровь, но всё это беззлобно, словно от тоски и безделья.

– От судьбы не уйдёшь, – однажды услышал Матиуш и, лёжа на нарах, долго думал, что такое судьба.

Через неделю Матиуша перевели в камеру с печкой. Её, правда, никогда не топили, но всё-таки, когда в углу печка, есть надежда: вдруг затопят? Некоторые заключённые каждый день воровали по уголёчку, а когда наберётся горстка – иногда на это уходило месяца два, – растапливали печь. Спички выдавали по воскресеньям: семь спичек и десять папирос.

В воскресенье разрешалось двадцать минут разговаривать. Чаще всего разговор вертелся вокруг заветной кружки кофе.

– Говорят, в этом году по три куска сахара дадут.

– Я это уже десять лет слышу. Может, нам и положено по три куска, да они, черти, сами его лопают.

– Ты чего чертыхаешься в воскресенье?

– Забыл.

– То-то, чёрт тебя побери.

И всё в таком роде.

Между тем начальник тюрьмы уехал на неделю по делам в столицу. И хотя как будто ничего не изменилось, все с облегчением вздохнули.

– Начальник уехал! Начальник уехал! – радостно перешёптывались заключённые.

Ну и что с того? По-прежнему от зари до зари таскают бедняги корзины с углем, по-прежнему звенят цепи, по-прежнему щёлкает плеть и нельзя словом перемолвиться. И в канцелярию по-прежнему вызывают для порки. И всё-таки, несмотря ни на что, дышится легче. Матиуш тоже приободрился.

А под вечер на него ни с того ни с сего налетел надзиратель:

– Ишь вообразил, будто он лучше других! Думаешь, раз ты ребёнок, тебя по головке будут гладить? Заруби себе на носу: здесь нет детей, здесь только преступники. Сняли с чертёнка кандалы, так он возомнил о себе невесть что! Марш в канцелярию!

Снова Матиуш вопил: «Ой, больно! Больше не буду! Больно! Больно!» Снова плеть с треском обрушивалась на скамейку. Снова надзиратель велел Матиушу притвориться, будто он без сознания, и, взяв его на руки, понёс, но не в камеру, а к себе домой.

– Скажи-ка, пацан, только не бреши, – это правда, что ты король?

– Правда.

– Мне безразлично, кто ты. Только на моего покойного сыночка ты больно похож. Одна была у меня радость в жизни, и той лишился. А потом вот до чего докатился… Так вот, послушай, что я тебе скажу: удирай отсюда, покуда не поздно… – И по привычке щёлкнул плетью. – Имей в виду, через год здесь все заболевают чахоткой, а через два – протягивают ноги. Редко кто лет пять проживёт. И только шестеро выдержали десять лет. Но это мужики крепкие, как дубы, не чета тебе, цыплёнку. Как отец родной советую: удирай. А вырвешься на свободу, помяни меня добрым словом.

Сказав это, он вынул из сундучка одежду покойного сына и, пока Матиуш переодевался, три раза поцеловал его.

– Глазёнки у тебя точь-в-точь как у моего сыночка, и мордашка такая же смазливая… – И он расплакался.

Матиуш растерялся: не знает, что сделать, что сказать. И к неожиданной радости примешалась щемящая грусть: только привык немного, как опять надо уходить, опять скитаться одному по белу свету.

– Пошёл вон! – оттолкнув его, закричал вдруг надзиратель – и хлоп плетью по скамейке.

Но убежать из тюремной камеры куда легче, чем из крепости, окружённой высокой стеной, рвом и тройной цепью часовых. Целую неделю прятал его надзиратель в сарайчике за досками возле заброшенного плаца для учений. И ещё четыре дня просидел Матиуш в сторожевой башне. Как