Дни яблок - Алексей Николаевич Гедеонов

вместе с мотоциклой… Она перебегала мост».

— Готовить из сбитой свиньи? — удивилась Аня. — С дороги? Уверен?

— Это домашняя свинья, — мрачно сказал я. — Действительно сбилась с пути. А дальше известно всё: «любовью, грязью иль колёсами…»… Просто погибла. На днях. Если оставить, всё равно пропадёт. Можешь оформить её? Понаряднее… Мама будет рада.

Аня задумчиво похмыкала и осмотрела добычу.

— Действительно, — довольно придирчиво заметила она, пропальпировав мясо. — Хороший кусок. Кило… Даже полтора, я бы сказала. Как раз грудинка и живот. Часть. Тут нужна подложка…

— Что-что? — переспросил я, — ты говоришь невнятно. Путано… Пила из синего флакона?

— Сейчас стукну тебя, и ты сам синий станешь, — ровно ответила Аня.

— Значит, просто пила, — резюмировал я.

— Подложка, — весомо сказала Гамелина. — Это как гарнир. Жир оттягивает. Особенно хорошо яблоко идёт к свинине. Я помню, ты нёс… Как раз сейчас, да. Свинину запечь и яблоки с ней, это просто… Нужно только всё хорошо подготовить, выложить в форму по порядку, потом запечь. По времени час. Хорошее мясо так кто угодно приготовит… Вот, ну мужчина, например… Да оно, считай, приготовится само фактически.

— Враньё, — убеждённо сказал я. — Само не готовится, это противоречие ка… кхм…

— Зачем вы покупаете этот лук, сплетённый? — поинтересовалась в ответ Гамелина. — Ладно уже, если синий, от него хоть сладость. А это зачем?

— Для интерьера, — серьёзным тоном ответил я. — Не переношу некрасивый лук. Рыдаю…

— Оно же дороже, — заметила вскользь Аня.

— Мои слёзы бесценны, — трагично фыркнул я. — Пойду окроплю углы…

И я покинул кухню в компании веника, ведра и тряпки. Совок несли пряники. Втроём.

Уборка отвлекла меня, как и всегда. Трудновыводимыми оказались пятна на месте гибели оборотня-тазика и его же останки на подоконнике. Пришлось мыть пару раз стёкла, зацапанные склизкими ладошками, а после извести на них пару газет. Из углов я вымел немало шерсти хищника, а под диваном нашлись осколки фужера… На чьё-то счастье.

В коридоре песка было откровенно немного, зато полным-полно гороховых ростков и маленьких чёрных следов — трёх- и пятипалых.

«Стадо птеродактилей», — сердито подумал я, оттирая половицы.

Ингина комната заслужила мокрую тряпку. Заодно я выгреб из-под девичьей тахты чашки. Три. В одной окаменел лимон.

«Жаль, женихи не видят», — подумал я.

Из кухни доносились запахи, лязг, шкварчание и разговоры Гамелиной со свининой.

У себя я прибрался неторопливо и немного небрежно — и вручил пряникам три огрызка. На выброс.

— Вале! — радостно сказали пряники и удалились на кухню с огрызками на совочке.

— И вам не чихать, — пожелал им вслед я.

Альманах вёл себя дерзко. В перерыве от хлопот я решил полистать его на предмет ключа. Гримуар поначалу вырывался, потом чихал пылью — и было вывел «Ключ ко всему лежит на…», затем издал тонкий писк, пошуршал и вернул на место картинку «Грак — корисний птах»[78].

— Ну-ну… — зловеще пообещал я.

— Даник! — прокричала Гамелина из глубин. — Ты в каком состоянии?

— Пока дышу, — отозвался я. И отправился к ней — дышать вместе. У дверей меня встречали пряники. Чинно.

Гамелину застал я в час торжества. Она осушила и протёрла холодильник, разделала свинину и, судя по всему, готовилась приступить к апогею — то есть к борщу.

— Я поверхностно убрала, — прощебетала Аня, — и протёрла фрамуги. На них прямо залапано всё. Странно, что снаружи… хотя. А еще замариновала буряк. Мама так делает?

— Она выжимает лимон. — сказал я. — Где, говоришь, отпечатки были?

— Снаружи, — ответила Гамелина и нахмурилась — Я хочу поговорить о втором, — сказала Аня, прислушиваясь а плите, — ты начал тему, а…

— Второй месяц осени кончается, — таинственно заметил я и воткнул в мясо на доске столовый нож, — а жертва не свершилась. Это саботаж! И впереди тьма. Возможен дождь.

— Он всегда возможен, — ответила Аня и продолжила, словно сама себе: — штук семь яблок, соли ложки две, чёрный перец, пять горошин и гвоздичка, если есть; полтора стакана белого; апельсина половина; сок лимончика туда же; чашка сахара почти, постное масло — сколько возьмёт… Всё на полтора кило свинины.

— Если есть, — ответил я.

Гамелина посмотрела на меня и потом на кошку. Бася подобралась на максимально короткое расстояние к мясу, жадно принюхивалась и готова была совершенно потерять лицо. Аня задумчиво выдала зверю куриную голову и переспросила у меня:

— О чём ты?

— О гвоздике, — ответил я. — Есть даже корица.

— В палочках? — усомнилась Гамелина.

— Тебе не больше двух? — уточнил я.

— Будь так любезен, — проворковала Аня, — выдели мне сколько сможешь. И нарежь лук, меленько. Заодно поплачешь.

— Зачем?

— Полезно для сердца.

— Для каменного, наверное… Ну, хорошо, — сказал я. — Так и быть, порежу. Всхлипну. А развлечет нас, расскажет всё, как было… Или не было…

Я осмотрел ряд пряников. Сова надменно спала и вместе с тем линяла. Дракон нехорошо дымилась. Жук Брондза читал отрывной календарь. Маражина точила о наш брусочек нечто, подозрительно похожее на пилочку для ногтей, только побольше и тёмное до синевы. Солнце и Месяц смотрели друг на друга.

— Что расскажешь нам сегодня? — спросил я Вальбургу из морян.

— В старину женщина никогда не употребила бы раздетую луковицу, пролежавшую ночь. Такая луковица впитала зло и может отравить съевшего ее! — быстро пролепетала Юбче.

— А что о раздетой женщине, пролежавшей ночь, которую днём съем луковка? Или утаишь эту часть истории? А есть у тебя несколько слов посвежее?

— Не могу не отвечать на вопросы, — напряжённо начала Юбче и пошуршала всеми залатанными одеяниями сразу. — Но разрешено и мне спросить, например, такое: «Как это возможно — не печь хлеб?»

Гамелина уставилась на экс-рыбу заметно потемневшими глазами, сверху вниз, почти не моргая, яростно поискала по плечам косу, не нашла — и ответила мрачно:

— Долго опара… всходит. Слишком…

— Это знак, — невинно откликнулась женщина. — Один из многих.

— Я же просила, — заметила Аня, избегая смотреть мне в лицо. — Просила! Без вот этого вот…

— А я просил не вскипать, — делано равнодушно отозвался я. — Вот это вот всё — часть меня. Мне что — оторвать ухо и выбросить, например?

— Может, и просил, — холодно сказала Аня, смазывая противень постным маслом — «сколько возьмёт». — Ну, ладно… пропустили. Без уха не очень и сложно, кстати… Сможешь наточить нож? А то лук будет мятый, а не резаный. Совсем другой рецепт…

Я забрал у стражницы брусок и точил о него нож с чёрной ручкой, широкий и недобрый. Другим — с весёленькой янтарной рукояткой — Аня резала яблоки. Те хрустели.

Куриные головы в глубокой эмалированной миске оттаивали и таращились во все стороны незрячими глазами.

— Однако ты молчишь… — начал я сердито, адресуясь Вальбурге. —