Дни яблок - Алексей Николаевич Гедеонов

Смотреть в ту сторону мне не очень хотелось. Но пришлось всё равно.

На оконном стекле с той стороны наледью проступили отпечатки ладоней.

— Да… — сказала за моей спиной Линник. — Да, ясно… Теперь их уже два, да, конечно… Но ведь шестой этаж, Даник? Они, что — висят там в воздухе? А с улицы их, что? Не видно?

Там, дальше, как и положено, за окном — в осенней тишине, чуть обесцвеченной нервно моргающими фонарями, среди хоровода листиков, светящихся противным серым светом, явились двое, оба как я. Каждый в своей половинке окна. В воздухе. Одетые в трепещущую рвань. Искры от сгоревших листиков сонным роем носились вокруг тех моих голов и тех моих лиц. Зелёные глаза выглядела в таком свете пустыми, а лица немного неправильными…

Тюль нервно взвился пузырём, затем словно прилип к стеклам.

И они, те двое за окном, исчезли. До поры. Вместе с неистовым сквозняком и прахом.

Мы отступили в коридор.

— Одевайтесь и обувайтесь, быстренько-быстренько, — сказал я. — Дико извиняюсь, конечно же… Темновато тут… Такая жуть… Должен был предвидеть… Извиняйте. Зато вазы на месте…

— Я выполнил половину дела, — важно сообщил бледный коротышка «лесной человек», бывший пряничным Ежом. — Собрал. — он протянул мне засаленную немаленькую шляпу, почти доверху полную горошинами.

Тем временем у вешалки происходила неизбежная в таких случаях свалка.

Карина требовала рожок. Валик в совершенно уже сухих вещах, раскрасневшийся, подавал девочкам куртки. Девочки попискивали про номерки и хихикали.

Юркий Чернега второпях потерял шапочку и обулся в чужое.

— А мне ничего так, — внезапно сказал одетый-обутый Ганжа. — Понравилось всё. Поели, потанцевали, чуть не обосра… в смысле: видик очень клёвый! Инструмент куда теперь?

— Да поставь в угол просто, — сказал я. — Ну… — И тут входная дверь исчезла.

Случился визг.

— Ненадолго, — усмирил паникуя. — Побочные явления… Исправлю… Всем надо закрыть глаза, тут скоро. Я сделаю кое-чего, а кто-то из вас увидит дверь. Первым.

— Тут цыганка ворожила, шматок сала положила. Ось воно є — щастя твоє! — сказал я.

В воздухе некая туманная субстанция прочертила инверсионный след. Сплошь антрацитовые искры. И блестинки.

— А как мы найдём своё? — тревожно спросила Бут. — И так темно же! Я недопереобулась!

— Коньки пол шкафом! — важно ответил Ганжа.

— Я вижу, — вдруг сказала Линничка. — Дверь недалеко! Де и была! Всегда! Что мне за это будет?

— А что ты хочешь?

— Как же! — жадно начала Линничка. — Узнать будующее, просто тут. Хотелося б. А ты можешь сделать так, чтоб я в медулище вступила?

— Прямо здесь? — мстительно поинтересовалась Гамелина из своего кружочка.

— Та не, — продолжила тарахтеть Лидка. — Весной жеж, чили летом!

— Будущее… — протянул вслед за Лидой Юра Крошка и переступил босыми ногами. — Физически его нет.

— Физически дверь есть, пока вы с закрытыми глазами, а откроете когда, то тю-тю… — сказал я.

— Западлистая физика, — подытожил Ганжа. — Того, загадай — и мы двинем… Интересно! Я кстати, тоже хочу… видак хочу, если что.

— Так и быть, — сказал я. — Ладно… раз вы так хотите все, то я предскажу. Кому-то одному… Решайте, кто будет кверент.

— Кто? — единогласно переспросили гости.

— Удача всем, — благодушно ответил я. — Но…

… На мосту или рядом с ним, случилась осень. Плиты укрыл ворох листьев — тревожно-жёлтых, почти алых, потемневших. Сухих.

— На них пекут хлеб, — сказала девочка, воплощаясь из стрекоз. — Ты знал об этом?

— Вот мне как раз было знание… — начал я. — А ты…

— А, — бесцветно сказала девочка. — Значит, не пора. Ну, звищуй[76].

Сложила ладони лодочкой и дунула из них, вроде как пустых, мне в лицо.

Пахнуло пылью и лавровым листом — и я услыхал, как тревожится колокол. Далеко-далеко, где-то за самым северным ветром… Тут я чихнул.

— Будь здоров, — отозвались Настя и Карина, хором.

— Я вкрутил пробки, — сказал Крошка. — Пока ты тут глазами блымал без сознания. А то было… просто шо пещера.

— Ты женишься на первой любви, рано. — начал я очень неприятным голосом. — И она скоро умрёт. Рак. Ты ее переживешь, но не… не… Несерьёзно. Даже до полтинника не дотянешь… Скромные похороны будут… Случайно, кстати, умрёшь, но от тоски, в основном. Не здесь — далеко… У тебя будет дело… да, верное. И даже богатство! А потом подстава — придётся бежать за границу. А там сгоришь в квартире — сигарета на одеяло. Пьяный сон… Так люди скажут…

По коридору словно прошелестел ветерок, холодный. Не без труда удалось замолчать. Дар всё же отрицательная черта «Да» и «Нет» лучше не говорить, по крайней мере — вслух…

— А кому ты сейчас наобещал? — подозрительно спросил Юра. — И за какую границу?

— Мы… мы… мы… — оторопело пропищал Валик. — Мы не ранили, кто… спрашивать будущее кому… чье… да…

— Теперь уже неважно, — ответил я. — Слово сказано. Торуйте смело.

И я высыпал горох впереди малорослого Ежа, затем нахлобучил на него шляпу. Тот фыркнул. Горошины немедленно собрались в тесный круг. Ёж — бывший Ёж, а теперь невысокий человек в огромных сапогах — присел над этим скопищем и тронул одну заскорузлым пальцем. Та немедленно засветилась. Верным светом. Я знаю, как выглядит верный свет. Ягода сверкнула и поделилась с соседками-товарками. Вскоре светили все.

— Славно, славно, — заметил я. — Ора-хора… в смысле: в добрый час, почти…

Горошины под предводительством Ежа атаковали стену. Просто ринулись. Препятствие дрогнуло и явило дверь во всей мощи и славе. Медные ручки так и сияли!

Ёж почти шагнул за порог. Оглянулся — воронье перо на его колпаке дрогнуло.

— Меня звали Крыштоф, — сказал он мне. — Я жил в…

Тут темнота за дверьми словно кашлянула…

— Давай руку! — отозвался на это Ёж-Крыштоф идущему вслед.

Босоногий Крошка взял его за руку, а второю нашарил Лидкину ладонь, Линник ухватилась за рядом стоящую Настю…

— Процедамус! — крикнул Ёж в темноту, сразу за которой должен был быть подъезд.

И пошёл во главе процессии. Сияющие горошины поначалу следовали за ним, потом обогнали. Бывший пряник и гости мои ступали осторожно, почти «лилипутиками» — когда носок к пятке, и надо верно проковылять свои восемь шагов до разгадки. Вес это походило на шествие среди светляков. Или по южному ночному морю, в августе Мелкому…

Карина шла последней, пальцы её заметно дрожали, за левую руку вёл ее Ганжа, а вот правая…

— Я остаюсь, — негромко заявила Гамелина из комнаты. — Надо же потом будет всё убрать. Даникова… в смысле, Сашина мама просила, и всё такое. По-другому будет неудобно…

— Ты уверена? Совсем уверена? — медленно спросила Карина, оборачиваясь на звук.

— Да, — легко выдохнула Аня. — Мне, по-всякому, ближе всех. Два этажа вниз.